после смерти? Добавьте и ее в список.
Все, что я пережила за последние полгода, – это было слишком.
– Нет. Не заслужил. Но тебя это не интересует, верно?
Не веря своим ушам, я уставилась в посеревшие от злости глаза.
– Не делай вид, будто не понимаешь, Нат. Ты так же безжалостна, когда считаешь, что кто-то поступил не по справедливости. Только твоя справедливость всегда субъективна. В этом разница между тобой и мной. Тебе показалось, что он был не прав, – и тебе уже все равно, так это или нет.
Он ведь не мог говорить это всерьез?
– Не смей, – отчеканила я. – Не смей упрекать меня в его смерти! Он собирался меня убить!
И вполне в этом преуспел. Пусть даже не сумел претворить в жизнь свои планы.
Вот почему он назначил такую цену, почему не потребовал попросить Охотников и за него тоже. Знал, что я к тому времени буду мертва. И что самому ему платить не придется. Имелись ли у него в самом деле доказательства того, что убрать Мора решил Абигор? Я в этом сильно сомневалась; а если и были – какая теперь разница? Я поставила все на кон, пусть и не совсем отвечая за свои поступки. И потеряла все.
– Знаешь, он родился полукровкой. Отец из гени, мать – одна из дочерей Данталиона. Только это его и спасло. Обычно таких, как он, убивают сразу после рождения. Они слабы. А если нет – в них все равно слишком много вашего. Почти человеческого. Никогда нельзя быть уверенным, что они пойдут до конца. То мораль проклюнется, то влюбятся, – узкие губы дернулись в усмешке. – Сплошные недостатки. Но даже если от них не избавятся, жизни здесь им нет, Нат. Они рабы. Можешь представить себе, что это означает в Аду? Можешь представить себе хозяина вроде Мора?
Даже не хочу.
– Он убил меня! – перебила я. – Посчитал это достаточной ценой за то, чтобы удрать отсюда. Он сделал свой выбор!
– У него не было выбора, Нат. Думаешь, мой отец оставил бы его в живых? Если бы ты совершила все, что и Абигор, ты бы не убрала свидетеля?
Ответ был очевиден.
– Позже, чтобы ни у кого не возникло подозрений, Данте бы умер. Я тянул время, как мог, убеждая отца в том, что он не представляет опасности, но Данте это знал. И ты, полагаю, как никто другой должна понимать, каково это: ожидать собственной смерти.
Я понимала. Но сочувствия все равно к Данте особо не испытывала. Что Диз и пытался доказать…
– Если все так, он мог попросить о помощи, – возразила я из упрямства.
– А ты бы ему помогла? Признайся, Нат. После всего, что произошло с драконами, ты записала его в злодеи.
Положа руку на сердце, я должна была признать: он прав. Даже находясь под ментальным воздействием, я подумывала, как обмануть Данте. Помогла бы я ему? Вряд ли.
– А он не злодей, Нат. Он – твоя ошибка.
– Зачем ты мне это говоришь? – спросила я, сдаваясь.
Узнавать о себе правду всегда неприятно. Когда ее открывает кто-то другой, пусть даже в отместку, – неприятно вдвойне.
– Потому что ты мой друг.
Странные у него были представления о дружбе.
– Что-то мне не очень хочется быть твоим другом.
Он еле заметно усмехнулся:
– Поздно. И потому что ты, как Данте, ничего не просчитываешь. Сплошные порывы и никакого плана. Во время ритуала тебе повезло, пострадала только ты. В этот раз тебе снова повезло, вместо тебя умер тот, кого ты считала врагом. Но если все продолжится, завтра вместо тебя пострадает близкий тебе человек. Тот, кого ты не сможешь не жалеть. Я не хочу, чтобы это случилось.
Что ж, урок я усвоила. Если смысл всей этой отповеди, как утверждал Диз, был только в нем…
– Значит, никакого плана? А у тебя он есть?
Всегда был. Это же Диз.
– Заключи со мной сделку.
Ага, после того, чем закончилась для меня предыдущая попытка, бегу и падаю.
– Ты не глупа, Нат. И слышала мои слова.
