удивлением.
– А ты не так прост, князь, как показался. И что ты сделаешь? Убьёшь меня? – Снова зло смеётся.
Но тут Добрыня откидывает меч в сторону, и тот исчезает в густой сочной траве без всякого следа.
– Размечталась! Появилось желание умереть? Слав на женщину руку не поднимет! То закон, испокон веков моим народом принятый. Или ты не женщина? Тогда – умри!
– Ха! Я женщина!
– Ну а раз женщина, то и будь ей.
Рука сама собой дотягивается до её платья, сжимается на груди, собирая ткань в горсть, заставляет инку подняться с земли. Склоняется князь и, несмотря на град ударов кулачками по голове, плечам и груди, впивается в её сочные губы. Потом отпускает, и та, злобно шипя, отползает назад, а Добрыня спокойно ложится на прежнее место, касается своих губ рукой, смотрит удивлённо на инку, та же по-прежнему злится:
– Ты посмел коснуться богини?!
– Сама же сказала, что люб я тебе.
Она умолкает, заливаясь краской. Отворачивается, молчит. Воцаряется пауза. И тут ниоткуда появляются ещё трое. Двоих Добрыня знает – Перун-воин и сын его, Маниту-сеятель. А вот третий… Такой же высокий, светловолосый, с жёлтыми пронзительными глазами и в одежде из перьев. Трое здороваются между собой, не обращая на слава и инку никакого внимания. Словно их нет. Усаживаются за скатерть. Неведомо как в их руках появляются кубки в виде рога, наполненные неизвестно чем. Сдвигают их, провозглашают здравицу, пьют. Ольмо, испуганная до невозможности, подползает к славу, пытается спрятаться за ним, но тут пернатый оборачивается, манит её рукой:
– Иди сюда, презренная.
Инка поднимается, на подгибающихся ногах приближается к троим, падает перед ними на колени, униженно изгибая гордую спину, упираясь лбом в траву, не смея поднять головы. Перун зовёт слава:
– Князь!
Спокойно поднимается Добрыня, подходит, отвешивает поклон, выпрямляется:
– Звал, воин?
– Звал. Погоди чуток. – Отворачивается Перун к гостю и говорит: – Видел?
– Видел, – ответствует тот. Спрашивает слава: – Знаешь, кто я?
– Нет. Но чую, что, по крайней мере, равный богам моим.
Все трое смеются, и Маниту-сеятель поясняет:
– То бог инков – Всемогущее Солнце. Самый могучий среди всех истинных богов, ибо он – всё.
– Всё?
Перун подтверждает:
– Всё, слав. Всё. И теперь, когда мы наконец встретились, нет предела нашей силы. И придёт конец Распятому. Не сразу, но точно придёт, будь уверен. Ибо в мире богов есть легенда: когда встретятся Трое, ослабнет Проклятый истинными. Ибо Солнце сожжёт силу Проклятого. Воины Перуна – уничтожат его храмы и рабов. А Маниту – накормит воинов, чтобы не ослабла их сила, когда станут они разить мечом полчища Распятого. А когда сгинет последний из поклоняющихся Демону, выдающему себя за Бога, наступит на земле Золотой век. Только длиться он будет не сто лет, а вечно, до скончания времён.
– Значит…
– Верно, князь. Это – бог инков, Солнце. Наконец-то встретились мы. – Рука бога-воина легла на плечо человека в пернатой одежде.
Тот взглянул на слава, и ему показалось, что его просветили насквозь, словно Крок своим даром.
Усмехнулся бог-Солнце:
– Не прост ты, воин. Ой не прост… Что тебе скажу – выслушай.
Кивнул Перун, подтверждая слова собеседника-друга, и тот продолжил:
– Брат твой покойный всё верно придумал. Так и действуй по плану его. Но сам только на нём не останавливайся. Тоже мозгом шевели. – Сделал глоток напитка из чудесного, сам собой наполнившегося рога, затем протянул славу: – Глотни пару раз, но не больше.
Сделал Добрыня глоток, отпил и едва не ахнул, словно огонь прокатился по его жилам, силу почуял в себе неописуемую. А бог- Солнце усмехнулся лукаво:
