Перемигивались за окном звезды на темном небе; отбрасывала под светом лампы на тумбе округлую тень деревянная пробка с остатками рваной темно-зеленой фольги.
Понимал ли этот мужчина, что я уже не смогу отпустить его?
Понимал ли, что пойду на все, лишь бы однажды он признал, что данный сверху дар нельзя так просто выбросить в мусорную корзину? Либо мы найдем способ однажды принять единственную существующую правду, либо погибнем, угаснем, единожды позволив просочиться сквозь пальцы тому, что ни за какие ценности мира нельзя было упускать.
Дыхание Дэлла давно выровнялось, а я все еще лежала с широко распахнутыми глазами, пропитанная ощущениями ночи, любви, усталости и смешавшимся на теле потом двух тел, не способная ни шелохнуться, ни заснуть.
И чем ближе делался рассвет, тем интенсивней становились размышления.
Это утро многое изменит, но придется быть осторожной, чтобы судьба после моих действий вывернула события в правильное русло. И мысль, кружившая где-то в районе лба – рисковая и почти сумасшедшая, – в который раз послала волну холодка вдоль позвоночника.
Что ж, как известно, кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Дэлл остался верен себе, заказав утром на дом шикарный завтрак из соседнего кафе – лирийские тосты с ванилью и корицей и блинчики с джемом, – вероятно, считая, что, так как нож был вручен в два пополудни прошлого дня, то мой день рождения еще не закончился.
Похвально. Точность – вежливость королей.
Свежевыжатый сок скользил в горло с трудом, а все потому, что напряжение весьма ощутимо нарастало. Двенадцать дня, осталось лишь два часа до возвращения судьбоносного предмета обратно в руки владельцу, и если упустить момент, то впереди выстроится череда новых тоскливых вечеров, проведенных в одиночестве, когда никто почему-то не хочет постучать в твою дверь. Была ли я готова к новым испытаниям подобного рода? Не совсем. Точнее, совсем нет, а значит, лучше рискнуть.
Напускная веселость разговоров на кухне казалась пластиковой и щекотала нервы; запах кофе вставал поперек горла, от сладкого джема тошнило.
Надевая куртку, Дэлл смотрел на мое безмятежное выражение лица с подозрением.
Он не чувствует. Не может чувствовать. Не должен.
– Домой?
– Да, домой.
Мои пальцы судорожно сжали сумочку, в недрах которой покоился не подозревающий о грядущем вмешательстве в нашу жизнь нож.
Когда пассажирская дверца услужливо распахнулась, от Дэлла веяло расслабленностью и благодарностью; скверно разрушать подобную комбинацию, но придется. Наверное, можно было произнести «последнее желание» и раньше, не уезжая из его особняка, но сил не хватило. Смелость в самый последний момент схлынула и начала концентрироваться где-то на задворках сознания только теперь, едва ли не в последние минуты владения бесценным предметом.
Я бодро ступила на снег, вынырнула из машины и с тем же, казалось, прилипшим навечно ненатуральным безмятежным выражением на лице огляделась вокруг.
Свежо, хорошо, почти тепло.
Скоро весна; ею уже неощутимо запахло в воздухе, хоть бока высоких сугробов еще не начинали проваливаться. Почти два часа дня; знакомый район, Нордейл, выданная Комиссией квартира, кое-как устоявшаяся за последние недели новая жизнь – все это совсем скоро снова изменится.
Господи, страшно-то как…
Лучше бы я попросила последнюю сигарету, нежели это, но негоже вести себя ветрено и изменять принятые решения.
Будто чувствуя мое настроение, Дэлл боком оперся о «Неофар», достал из кармана пачку сигарет и закурил. Какая расслабленная поза, благодушный медлительный вид – конечно, день рождения удался, ночь получилась волшебной, и вскоре желанный предмет будет возвращен. Зачем нервничать, куда торопиться? Серо-голубые глаза лучились довольством.
Я задумалась: что именно принесло ему, Дэллу, ощущение покоя? Наличие меня рядом или же что-то иное? Как прочитать чужой разум, как пробраться в потемки, именуемые чужой душой?
Какое-то время мы смотрели друг на друга. Он – мягко и ласково, я – с хитринкой, предчувствуя грядущую бурю эмоций. Готовил
