бою гладиаторов.
Нет? Ну как же, милый, ведь у меня нож и я хозяйка бала. Придется идти…
Боже, что же я наделала! Как хорошо ты, однако, смотришься почти обнаженный, в одной лишь набедренной повязке и высоких сапогах, со стягивающей короткие светлые волосы тесьмой. А этот меч… Господи, Дэлл, только не дай себя ранить, только не дай… Ах! Один из противников уже лежит на земле? Когда… когда ты успел?.. Еще двое?! Используй щит! Я что, кричу это вслух? Ловкий разворот, удар, блок и новый замах, совсем не игрушечный звон сошедшихся клинков. Как это страшно, лучше зажмуриться… Нет, нельзя жмуриться… ну, если только на секундочку… Что? Они снова лежат поверженные?
Ура-а-а! Битва выиграна! Вот это скорость, вот это талант!
Как же быстро колотится сердце.
Что мы ели в тот день, что пили? О чем говорили, кто придумывал все новые планы и забавы? Кто был зачинщиком, а кто лишь отзывался, счастливо ведомый теплой рукой?
Все смешалось, перепуталось, заплелось на узорном полотне происходящих событий, в центре которого бился жаркий пульс и светились таинственным светом горячо любимые серо-голубые глаза.
– Я больше не могу!
– Надо. Хотя бы еще кусочек.
– Нет, даже за твой поцелуй, все равно больше не могу.
Казалось, если в горло скользнет еще хоть одна порция воздушного крема с апельсиновой начинкой, тело навсегда приобретет стойкую аллергию не только на цитрусовые, но еще и на сладкое. Но вечер определенно сложился из правильных составляющих: столика с апельсиновым тортом прямо поверх одеяла и Дэлла в той же постели.
Любовь плыла по комнате и наполняла собой все сущее, видоизменялась, трансформировалась, но не уходила, а лишь усиливалась. В одни моменты жаркие и влажные от выброса энергии тела скользили друг по другу, жадно взаимодействовали, проникали, наполнялись, сливались, провоцируя всё новые вспышки возбуждения и новые волны страсти; в другие – оставались лишь нежные касания, дарящие не менее глубокое чувство единения. Взгляд – и душа теряется, тонет, с радостью запутывается в ласке, что течет из глаз напротив; сплетение пальцев – и хочется одного: никогда не расплетать их вновь. Хочется срастись, стать единым, неделимым целым, а главное, насовсем.
Дэлл в этот вечер стал иным: отпустил контроль, отбросил извечную привычку анализировать происходящее и позволил себе погрузиться в атмосферу счастья, которую сам же и создал. От настороженного, вечно все просчитывающего наперед человека не осталось и следа; впервые в жизни мужчина, лежавший рядом, просто тонул, покачивался на волнах, нежился, ласкал и позволял ласкать себя всего, изнутри и снаружи, в каждом уголке, без утайки. Пусть всего лишь до завтра, но он допустил до себя, и логика была отброшена, вышвырнута за борт, как пучок мясистых водорослей, налипших на рыболовную сеть; не время осквернять драгоценные моменты вопросами «зачем» и «что последует дальше», и мы оба чувствовали это.
Его рука лежала на моей груди, лежала спокойно, без попыток вновь возбудить и без того сделавшееся крайне чувствительным к малейшему прикосновению тело, но будто впитывая кончиками пальцем пульс, бьющийся под кожей. А я, ласково перебирая слипшиеся влажные волосы, слушала его размеренное дыхание, наполнившее тишину моего мира.
Стоял на полу у кровати столик с остатками праздничного торта на тарелке; в брюхе зеленой бутылки лениво всплывали на поверхность крохотные пузырьки – остатки игристого вина выдыхались.
Лучший день рождения в моей жизни; да, лучший, без сомнения. И благодаря не событиям, что наполнили его, а нахлынувшему чувству единения, что изгнало одиночество без остатка. В этот момент нас было не двое, не мужчина и женщина, лежащие в одной постели, а одно целое. Сломались барьеры, растворились рвы и окопы, исчезла колючая проволока, распахнулись двери, и свет, золотой искрящийся свет наконец-то залил ставшее единым пространство.
И в этот самый момент – четко, как никогда ранее – я не просто поняла, а кристально ясно осознала, что будет неправильным наутро расстаться. Попросту нечестно по отношению друг к другу и к тому чувству, что объединило нас. Нельзя после случившегося просто сказать «пока» и разъехаться по разным квартирам, вновь притворившись, что ничего особенного не случилось.
Когда две половины среди хитросплетения тысяч дорог находят друг друга, слишком глупо натягивать вожжи, вежливо приподнимать шляпу, надевать равнодушную маску и со словами «вам тоже доброго дня» направлять колесницу мимо.
Бившийся под кожей пульс впитывался кончиками его пальцев и проникал сразу в два сердца, соединяя их.
