Полноценно разрыдаться я не успела, успела только всхлипнуть, а потом быстро утереть скатившуюся по щеке слезинку кулаком – на балкон кто-то вышел.
Я обернулась – девушка. Русоволосая, с большими красивыми глазами, в идеально сидящем по фигуре костюме, на высоких каблуках. До того я видела ее лишь издали – вероятно, это хозяйка дома. Подошла, остановилась рядом, протянула руку. Я протянула свою. Она пожала ее – теплая ладонь, ласковое, странно успокаивающее прикосновение.
– Бернарда.
– Меган.
На ее пальце я заметила кольцо со странным вращающимся символом в центре – эдакая видоизменяющаяся спираль бесконечности. Завораживающе красиво. Значит, это действительно она, избранница самого Начальника, которого я так и не успела увидеть – слишком быстро убежала прочь…
Не знаю, о чем обычно говорят незнакомые люди. О погоде? Делятся впечатлениями о празднике? Поддерживают вежливую беседу ни о чем?
Мне не хотелось пустословия. Бернарде, видимо, тоже. И потому мы молчали, глядя на далекий ночной город, слушали звон бокалов, чей-то громкий бас, провозглашающий бесконечные тосты, и смотрели на звезды. Вместе. Странно, но именно вместе.
Когда я осознала этот факт молчаливого единения, то бросила короткий осторожный взгляд на стоящую рядом девушку – откуда возникло это неосязаемое щемящее чувство невидимой поддержки, дружбы, ласкового касания? Неужели тишина на двоих может быть такой уютной? И почему тоска, до этого грызшая душу, вдруг притупилась, отступила, оставила после себя лишь отголосок прошлой боли?
Странно все это. Странно. Но думать не хотелось. Хотелось просто молчать, вдыхать наполненный свежестью ночной воздух, ощущать щекочущие лоб волосы, слушать звуки застывшего пространства. Особняк и все происходящее в нем отступило на задний план; остались лишь тихий вечер, балкон, стоящая рядом Бернарда и звездное небо над головой.
Когда мир успел видоизмениться? Почему вдруг стал добрым и почти родным? Откуда взялось ощущение игривого любящего щенка, лижущего твою щеку теплым языком, – щекотно и хочется смеяться… Как нежно, тихо и хорошо. Как здорово и как просто, оказывается, жить…
– Видишь, ты не чужая, – вдруг раздался мягкий голос со стороны. – В этом мире невозможно быть чужим. Ты ведь чувствуешь… Ты это знаешь.
И я заплакала. Вот так просто, хватило нескольких слов.
Слезы сами потекли по щекам, а я не стала их сдерживать. Смотрела вдаль сквозь ветерок.
– Мир любит тебя… Очень любит.
Голос что-то будил, тревожил и успокаивал одновременно, касался глубокого и сокровенного, проникал сквозь давние заслоны.
Уходи, грусть, уходи, тяжесть; грудь начало сводить судорогой. Плачь, девочка, плачь…
– …И он всегда отзывается. Ты только погладь, только протяни руку… всегда отзовется. Здесь не бывает чужих.
Хотелось рыдать в голос. Что-то тяжелое и темное выворачивалось наизнанку и уходило. Словно вросший в землю, опутанный корнями растений камень медленно отсоединялся от поверхности, чтобы скатиться вниз, чтобы избавить душу от опухоли.
– Любовь вокруг тебя, Меган. И любовь в тебе. Она всегда поможет тебе в трудные моменты. Ты всё сможешь.
И я зарыдала. В первый раз легко и свободно зарыдала. Позволила себе, что-то отпустила. Вот так, оказывается, бывает: незнакомый человек выходит на балкон и находит нужные слова. И ты веришь ему, просто веришь. Я плакала и плакала, и вместе со слезами уходили накопленное горе, невысказанные слова, обиды, тяжесть. Бернарда будто прощала меня, а вместе с ней я прощала себя. Прощала за слабость, за ошибки, за неумение сделать правильно, за скопившуюся тоску и усталость, за все, что когда-то было сделано не так.
– Все будет хорошо, Меган. Раньше или позже, так или иначе… Я знаю, что будет.
Уткнувшись носом ей в плечо, я промочила слезами пиджак; теплые руки, что теперь поглаживали мою спину, дарили странное успокоение и тишину, стабильность и покой. Дарили веру.
Казалось, прошла вечность, прежде чем я выплакала ту боль, что накопилась внутри за последние недели, и перестала всхлипывать.
– Прости… я запачкала твою одежду…
– Какая ерунда.
– И как теперь идти назад? В таком виде?
