он сохранил честь, и винить его было не в чем. Лучший солдат империи уходил в вечность…
С мостика своего полуразбитого флагмана за тем, как медленно и величественно уходят под воду «Ямато» и «Синано», с удовлетворением наблюдал адмирал Жансуль. Именно он был сегодня главным триумфатором, и никто не станет это отрицать. Даже Лютьенс, хотя и его вклад колоссален. Но именно Жансулю довелось стоять под огнем «Ямато» – и победить. И в пахнущем чем угодно кроме морской свежести воздухе он уже чувствовал аромат триумфа, когда, вернувшись на родину, станет первым, кто после жестокого поражения еще свежей в памяти войны сумел дать Франции не только славу, но и выгоду. Колонии, захваченные японцами, вновь вернутся его стране, да и еще кое на что можно будет наложить руку, немцы не против. А раз так, можно со спокойным сердцем возвращаться домой.
Все же Венская опера – это нечто. Особенно когда там ставят Вагнера. Вот и сегодня вечер обещал стать незабываемым. Хотя, по мнению ставшего неожиданно для себя любителем искусства, военного атташе полковника Петрова, «Лоэнгрин» – не самое удачное произведение, к тому же с явными заимствованиями из Чайковского, побывать на постановке все же стоило. Единственно, как ему в свое время объяснили, мужчина в оперу должен идти или во фраке, или в мундире. Фраки… Честно говоря, они полковника смешили, так что он предпочел мундир, тем более, на привыкших смотреть на офицеров с некоторым пиететом немцев погоны и внушительные ряды орденских планок на груди производили неизгладимое впечатление.
– Привет, Курт!
– И тебе не хворать, – Борман весело, совсем не по-немецки, улыбнулся и хлопнул друга по плечу. – Решил вылезти из своей берлоги?
– Скорее, сумел из нее вырваться. Ты не представляешь, сколько приходится возиться с бумагами. Ей же ей, в танке было проще.
– Привыкай. Если хочешь идти наверх, бумаги – тоже вещь нужная, – серьезно, хотя и несколько сочувственно кивнул немец.
– Да знаю я. Но, кстати, скоро все это закончится. Возвращаюсь домой, приняли в Академию генерального штаба.
– А вот это правильно…
– Ну вот, на минуту вас одних нельзя оставить, сразу о делах…
Смеющийся женский голос прервал их, но при этом не вызвал и тени раздражения. Звонко цокая каблучками, к ним шла жена Бормана. Высокая, белокурая, «истинная арийка»… из Рязани. Где и как Борман с ней познакомился, оба старательно не говорили. Почему? А бог их знает. Впрочем, сейчас таких смешанных браков было столько, что ничего особенного в случившемся никто не видел.
– Извините, фрау Борман. Такие уж мы, мужчины… Кстати, Марин, ты, как всегда, обворожительна.
– Льстец, – улыбнулась женщина, но все же чуть порозовела. Ласковое слово – оно и кошке приятно. – Когда сам-то женишься?
– Когда такую же найду, – рассмеялся Петров.
– Ну-ну, – протянула Марина. – А где, кстати…
– Здесь мы, здесь.
Подошли двое. Мужчина в гражданском плаще, но с выправкой профессионального военного, и среднего роста, худощавая женщина с тонким, почти незаметным шрамом на щеке. Чета Менгеле, Йозеф и Наталья. Колоритная пара, широко известная в узких кругах.
– Господа… и дамы, – Йозеф даже не поздоровался и, судя по чуть расфокусированному взгляду, слегка навеселе, тут же взял быка за рога. – После оперы – сразу к нам. Будем отмечать.
– Что именно? – деловито поинтересовался Борман. Наталья, улыбнувшись, ответила:
– Йозефу буквально два часа назад сообщили, что он назначен директором нового института. Здравствуйте, кстати.
– И где? – так же деловито, но с живейшим интересом спросил Борман.
– Пока не знаю. Институт еще только организуется. Только название и есть. Так что работы… – она демонстративно закатила глаза. – Где-нибудь в районе Кенигсберга, наверное. Хотя возможны варианты. Институт-то совместный, так что могут и в Сибирь отправить.
– Ничего, справитесь. Не зря же он у тебя целый профессор, да и ты…
Закончить фразу Петров не успел. Подрулил автомобиль, и народ вдруг отхлынул в стороны. Почему, стало ясно через секунду. Из машины вылез… Ну да, кто еще может вот так, запросто, без охраны? Адмирал Лютьенс, собственной персоной. Заметно
