Я думал, что справлюсь, честно. Но с каждым днем мне все настойчивее приходилось убеждать себя в том, что она мне действительно нравится.
Все в моей жизни стало по-другому: появилась Василина, Наставники… вдобавок ко всему, наши отношения с Тиной катились в темную пропасть. Не скажу, что в этом не было моей вины. Все стало слишком сложно, я уже не мог контролировать ситуацию.
Мне все время казалось, будто Тина что-то подозревает и мысленно осуждает. Сейчас я уверен, что все это было лишь плодом моего воображения, но тогда, глядя в ее глаза, я каждый раз видел в них презрение к самому себе.
Скажете, раз мы с Тиной были друзьями, то я мог ей все спокойно рассказать, и она бы меня простила и поддержала? В то время я сильно в этом сомневался, и вдобавок Василина оказалась очень ревнивой. А если учесть еще и опасность, которую она представляла для окружающих, то больше чем за нашу дружбу я тогда боялся за – ни много ни мало – Тинину жизнь. То, что Лина не была собакой, которая «лает, но не кусает», я убедился на себе, больше подтверждений мне не требовалось.
Лекарь Тоб говорил, что такое иногда случается с оборотнями, которые в детстве испытали сильный шок. В том, что детство до удочерения у Лины было непростое, я и не сомневался. Были ли в этом виноваты ее родители или наоборот, с ее родителями случилось нечто, чего она не смогла пережить, – я узнать так и не смог. Едва я пытался спросить, Лина начинала часто и резко дышать, будто бы еле себя сдерживала. Скорее всего, так оно и было.
А потом была вечеринка в честь помолвки. До сих пор не знаю, какой леший меня дернул за ногу пригласить туда Тину. Я знал, что она на меня сердится. Знал, что это была плохая затея. Ко всему прочему, Лина могла разнервничаться, и тогда плакала ее амнистия.
Но правда в том, что в то время я отчаянно нуждался в Тине. Я хотел, чтобы все произошедшее оказалось страшным сном, и я никогда не встречал девочку с золотой рыбкой во рту. Я хотел, чтобы Тина заставила меня одуматься, перестать строить из себя святого благодетеля и просто жить своей жизнью.
Но, когда она сказала, что любит меня, я словно получил удар под дых.
Сказать честно, до этого я никогда не воспринимал ее в этом смысле. Для меня она была лучшим другом, младшей сестрой. Однако после того разговора я понял, как ей на самом деле было тяжело. Я хотел обнять ее, утешить, но по понятным причинам не хотел давать ей надежду на то, что все образуется. У меня не было выбора: мы должны были перестать общаться.
И все же, когда я перестал видеться и разговаривать с Тиной даже в стенах академии, Лина все равно продолжала ревновать. Надо сказать, небезосновательно. Я отказывался убирать наше с Тиной совместное фото, висевшее на стене. На нем мы рисовали цветными мелками на асфальте наш собственный план побега. Иногда мне хочется, чтобы теперь для нас с ней все было так же легко и просто, как тогда, когда нам было по двенадцать.
Если бы дело ограничивалось только фотографией, это бы не вызвало таких подозрений. Но часто, сидя с мамой в гостиной, я говорил с ней о Тине. О том, какой она замечательный друг, и как я по ней скучаю. Несколько раз, забывшись, я назвал Василину Тининым именем. За это ни один мужчина во всех Плоских землях не может быть прощен.
Однажды Лина даже порывалась отправиться к Тине домой, чтобы выяснить все окончательно и бесповоротно. Я не мог этого допустить. Мы ругались все чаще и больше, она обедала у нас все реже, а я все меньше беспокоился. Мне казалось, что чем реже мы видимся, тем лучше. Я думал, все само собой рассосется. Ну и, конечно же, я ошибался. Все становилось только хуже. На следующий день после расторжения помолвки Лина исчезла, не оставив даже записки.
Как же это характерно для таких самонадеянных людей, как я, – погнаться за двумя зайцами, а остаться с носом! Впрочем, так мне было и надо.
Со временем, обучившись искусству анимагии, я стал оборачиваться котом и наблюдать за Тиной. Это было удобно, потому что мне не надо было ничего объяснять, и я мог все время находиться рядом с ней.
В реальности мы с ней по-прежнему не разговаривали. Долгих два года я продолжал трусливо прятаться – ведь больше всего я боялся рассказать ей о том, что чувствую к ней теперь, и получить отказ. Терпеть не могу отказы – это мой третий, и главный, недостаток.
Проще было оставаться в стороне, чем узнать, что я ей больше не интересен. Да и отношения между нами были уже не те: Тина стала меня активно избегать. Я понимал ее чувства, но и со своими не мог ничего поделать. В моих глазах она уже была не младшей сестрой – она стала для меня девушкой, любовь которой я растоптал.
И тогда я придумал эту затею с зельем, а Тигра ее активно поддержала. В итоге девочки сварили бесполезный бульон из самых простых ингредиентов, который должен был якобы разжечь любовь моего старшего брата. Какая ирония!
Но все вышло как я и задумывал: я сделал вид, что выпил зелье, Тигра блестяще отыграла свою часть, и даже Рутель,
