«паскудно», и тоже из-за Эби. Она была нужна ему, и Джек знал зачем: с ней он чувствовал себя живым. Но он понимал, что это обман, и чувствовать – не значит быть. Он сдался.
Джек сдаваться не собирался. Он собирался жить. И для этого ему, как и тому, другому, от которого осталась лишь память и странные мысли, нужна была Эби.
Он хотел поговорить с ней сразу же, как только Ранбаунг вернется из Академии, но у мага имелись свои планы.
– Сейчас придет один человек, – сказал тот, зайдя в лабораторию. – Возможно, ему нужно будет посмотреть на тебя.
– Вы рассказали кому-то обо мне? – насторожился Джек.
– Пришлось. Это важно.
– Нет.
– Важно, – повторил мэтр Алистер. Он выглядел уставшим и взволнованным, но голос звучал непривычно жестко. – Для тебя тоже.
Они поспорили, но в конце концов Джек согласился. Маг был настроен решительно, настолько, что механический человек не сомневался в том, что толстяк уже не отступит, если он снова станет угрожать ему самоуничтожением, – скорее сам сломает его, если он будет упрямиться. А Джек собирался жить.
Когда Вильямс доложил о посетителе, Ранбаунг велел механическому человеку спрятаться в примыкавшей к кабинету комнате и выйти оттуда лишь тогда, когда его позовут. В этой комнате была еще одна дверь. Она вела в коридор, и маг оставил ее незапертой. А если бы и запер, Джек легко сломал бы замок.
Нет, сначала он и не думал сбегать. Он хотел узнать, что заставило мэтра Алистера рассказать кому-то о том, что он прячет в своем доме последнее изобретение Дориана Лленаса. Это должно было быть нечто действительно важное, и, наверное, оно касалось Джека… А потом он услышал голос:
– Здравствуйте, мэтр.
– Здравствуйте, – поздоровался в ответ Ранбаунг. – Располагайтесь, прошу.
– Вы написали, что у вас есть информация…
Дальше Джек не слушал. Тихо приоткрыл двери и вышел в коридор.
У него не было желания встречаться с гостем мэтра Алистера. Однажды они уже разминулись, и Джек намеревался повторить это во второй раз. Иначе придут специалисты и разберут его. Он слышал, там, в том доме, где взял шляпу и плащ и видел то, что осталось от Эйдена Мерита. Слышал произнесенную этим же зычным басом фразу: «Разберут. Не нам с вами судить, дорогой мой». Он и Ранбаунгу скажет так же…
Не таясь, Джек прошествовал мимо дворецкого, негромко отчитывавшего за что-то молоденькую горничную, и поднялся на второй этаж. Без стука вошел в комнату Эби.
Увидев его, девушка вскочила с кресла и уронила на пол толстую книгу. Испугалась. Опять. Но у него не было времени на объяснения.
– Мы уходим, – сказал он ей. – Сейчас же.
– Уходим? Куда? Зачем? – По мере того, как он приближался к ней, Эби отступала все дальше и дальше, пока не уперлась спиною в стену.
– Так надо. – Он осторожно протянул руку и погладил ее по щеке.
Эбигейл не отстранилась, но не потому, что не боялась. Напротив, Джек видел: боялась так сильно, что не могла пошевелиться.
– Собери вещи. – Он опустил руку и отошел от нее. – Быстро. То, что успеешь.
– Но…
– Если мы останемся, меня разберут.
Ему не нужно было говорить так. Нужно было придумать что-нибудь другое, чтобы она сама захотела уйти, ради себя, а не ради него. Ради него могла не захотеть. А могла и специально остаться, чтобы его разобрали и чтобы больше не бояться…
– Ра… разберут? – Девушка тяжело сглотнула. – Совсем?
Этого Джек не знал, но ответил, что совсем.
Эби посмотрела на него. Смотрела долго, внимательно, а потом кивнула. Он подумал, что она согласна с тем, чтобы его разобрали. Значит, придется идти самому. Но после он все равно за ней вернется и все объяснит.
– Уходим, – проговорила Эби и почему-то отвернулась. – Саквояж под кроватью. Возьмешь?
– Что там? – спросил Джек. Саквояж оказался большим и тяжелым.
