– Я уже говорил, ничего.
– Почему он сопровождает монашку? – я резко развернулась и пошла обратно, внутри всё подрагивало от напряжения, от чувства, что с каждой минутой разговора ситуация необратимо меняется.
– Заключённый имеет право выбрать сопровождающего. Она сразу выбрала того, кто первым пришёл в монастырь. Но Станин был на больничном, мы официально отказали. Но сегодня он вдруг появляется, и отказать снова – значит нарушить право гражданина империи, у нас и так заславская комиссия хозяйничает.
– На полигоне их должно быть трое: человек, псионник, призрак. Но последнего, ты сказал, не будет, – я споткнулась на ровном месте, догадка была проста, по коже побежали мурашки. – Этого призрака не будет. А другой?
– С чего бы ему туда приходить? – Гош ещё не договорил, а по лицу уже расползалась смертельная бледность. – Хранилище. Что Илья мог взять?
– Ты знаешь что, – ответила я на бегу, потому что парень бросился прочь из скучного и тихого отдела фиксации кад-артов.
Уже через пять минут мужчина со светлыми лохматыми волосами положил перед Гошем два документа: список затребованных столичным специалистом улик и рапорт об изъятии. Из последнего следовало, что один из образцов Илья намеревался отвезти заславским экспертам.
– У него один из лоскутков, – проговорил псионник, – по-хорошему, надо транспортировку заказать, самому тащить слишком опасно.
– Он и не потащит, – сказала я, чувствуя, как страх ледяными пальцами касается позвоночника.
– Лисивин не сможет войти на полигон.
– Ему и не надо, – я вспомнила, как Илья рванул Станина на себя, как вцепился так, что на повязках выступила кровь, – Демон принесёт её сам. Привязка уже у него. С полигона он выйдет совсем другим. Если выйдет, – и, посмотрев на псионника, спросила: – Вход на полигон охраняется?
Лохматый мужчина, обеспокоенно переминающийся с ноги на ногу, многозначительно хмыкнул.
– Нас не пустят, – покачал головой Гош, – если только, – он отвёл глаза и пояснил: – Полигона на самом деле два, две площадки для суда мёртвых. Коридор разветвляется метров через пятьсот от пропускного пункта.
– То есть, если мы войдём, никто не увидит, куда именно мы свернём?
– Да, но войти туда могут только…
– Я требую суда мёртвых, – громко сказала я.
В глубине хранилища что-то упало, из-за стеллажей выглянул молодой парнишка с широкой веснушчатой физиономией. По мне, так такому место в цирке или в детском саду, а не в службе контроля, но дискриминация по внешнему признаку в империи не приветствуется. Ох, какая только чушь не лезет в голову от страха.
– Лена, ты понимаешь, о чем просишь? Надо вызвать группу захвата, они его возьмут.
– И сколько времени займёт согласование бумаг и объяснения, почему в отряде должны быть одни люди?
– Я могу заморозить твое прошение на срок до двадцати четырёх часов.
– Но ты ведь не станешь? – я вздохнула и продолжила: – Сименов Гош, я прошу вас быть моим сопровождающим.
– Принято, – так же официально ответил он и, повернувшись к офицеру склада, приказал: – Мне нужен номер три шесть пять. Изъятие под роспись.
Через две минуты я держала в руках знакомый шокер.
Попросить о смерти оказалось очень просто. Всего лишь подписать заявление в трёх экземплярах и сдать кад-арт. Суровые бойцы с автоматами без слов освободили дорогу в широкий, уходящий под землю коридор. Светильники на стенах отбрасывали неровные тени. Кроме нас здесь никого не было, да и быть не могло. Шаги гулким эхом отскакивали от стен и заставляли меня вздрагивать.
– Страшно? Не передумала? – заметив моё состояние, спросил Гош.
– Страшно, – согласилась я, – но это не имеет значения.
Мы дошли до развилки, коридор оставался всё таким же тускло-безликим, напоминая подземный переход, только без надписей на стенах и запаха мочи.
– Станин зарезервировал первый, – ответил Гош и указал направо.
– Хорошо, – я подняла шокер и повернула колёсико на минимум, – жди здесь.
– Лена.
– Гош, я всё равно пойду.
