– А сейчас? – тихо спросила я. – Не боитесь? Бабушка ещё жива.
И что мне стоило пройти мимо этой старухи, что ей стоило промолчать, ведь молчала она столько лет? Какие-то бессильные злость и обида стали подниматься во мне, жгли изнутри и не находили выхода.
– Сейчас, девочка, я уже ничего не боюсь, – ответила на последний вопрос женщина, впервые прямо взглянув мне в лицо. – Мне всё равно.
Сорвалась я на улице. До этого заставляла себя размеренно переставлять ноги и не бежать, вдыхать воздух через равные промежутки времени, прислушиваясь к барабанному бою сердца. Не торопиться, не реветь, не кричать. Ты сможешь, уверяла я себя. Но, конечно же, не смогла.
Глотнула залпом холодного ночного воздуха, закрыла лицо руками и разревелась. Словно маленький ребёнок, брошенный родителями, не понимающий, за что и почему взрослые так обошлись с ним.
Я знала, что Дмитрий стоит рядом, чувствовала всем телом. Не надо, не подходи, мысленно взмолилась я. Жалость и утешение мне пока не нужны.
Хриплые рыдания рвались из груди нескончаемым потоком, казалось, ещё немного – и они разорвут на части. Я оплакивала себя, своих несчастных родителей, девочку, не прожившую и дня.
Впереди – освещаемая лишь луной автостоянка, позади – яркие окна больничного корпуса. А на этой полоске земли, поросшей деревьями, темнота и мрак. Так же, как и внутри меня. Бесконечный, казалось бы, поток слез иссяк.
– Пойдём, – Станин, безмолвно переживший бурю, взял меня за руку и как ни в чём не бывало потянул к машине.
Если бы кто-нибудь более здравомыслящий увидел, как в машине я первым делом стала искать зеркало, то, наверное, покрутил пальцем у виска. Но так оно и было. В тот момент, когда мои родители лежали при смерти, в тот момент, когда мне рассказали, что их настоящая дочь умерла, в тот момент, когда никто не мог с уверенностью сказать, кто я, меня волновал вопрос собственной внешности, а всё потому, что он смотрел на меня.
– Готова слушать? – словно ничего не замечая, спросил Демон.
В ответ я шмыгнула носом.
– Ты не первый усыновлённый ребёнок в империи, не подозревающий об этом. Это не тема для бесед за обедом, согласна?
Я кивнула, не понимая, к чему он ведёт.
– Следующая новость лучше. Есть большая вероятность, что ты всё-таки родная дочь Сергия Артахова.
Меня слегка тряхнуло. Не уверена, что хочу услышать продолжение этой мысли.
– Есть несколько подтверждений, – он замолчал и после задумчивой паузы продолжил: – Сергий, убедившись, что жена благополучно родила, уезжает. Вопрос – куда? Собственности в Дистамире у вас никогда не было. В гостиницу? Вряд ли, не такие раньше были времена. Да и зачем, два часа на машине – и вот они, стены родной дачи. Уверен, он вернулся, именно поэтому его не могли найти.
Я икнула и закрыла рот рукой. Бедный папа.
– Не знаю, что там произошло, поэтому далёк от обвинений. И девушка, и парень к тому времени уже были мертвы. Но не новорождённая. Его внебрачная дочь, – последнее высказывание псионник подчеркнул специально для меня. – Сообразив, что тем двоим уже ничем не поможешь, Сергий хватает малышку и мчится обратно в роддом. На дворе ночь, и никто из деревенских не замечает его появления.
Я непроизвольно сглотнула. У отца железные нервы. Картинка, ожидавшая его на даче, не из приятных, не говоря уже о декорациях в виде двух покойников.
– В больнице его огорошивают новостью о смерти первой дочери и отпаивают коньяком, – продолжал рассказывать Дмитрий. – Не знаю, кому пришла в голову мысль о подмене, но всех свидетелей смерти девочки отправляют в отпуск, дают отгулы или ещё как-нибудь удаляют из больницы. Златорианне выдают ребёнка, которого она ни разу не видела, и все счастливы. Врачи идут на эту аферу, потому что боятся полномасштабного расследования, которое непременно учинила бы Нирра, узнав о смерти долгожданной внучки. Решение устраивало всех. Высокопоставленная бабушка счастлива, мать ни о чем не подозревает, отец не возражает воспитывать одну дочь вместо другой.
Что ж, надо отдать должное Демону: он очень хорошо узнал нашу семью за эти дни. Так легко представить себе, как отец идёт на подлог ради мамы, ради себя и, может быть, хоть на капельку ради меня. Но гадкая мысль – что было бы, не погибни первая девочка, – всё равно подтачивала изнутри.
– Помнишь, как повела себя та монашка у ворот?
– Да. Испугалась, – голос у меня сел.
