– Козлы! – выносит вердикт Чекист.
– А знаете, – Чапай глубоко затягивается, – желание-то исполнилось. Можно сказать, что коммунизм действительно наступил. Все бесплатно.
Мы молчим, курим, выпускаем дым в дождь. Гром гуляет по небу, как будто скатывается что-то от зенита к горизонту.
– Паутиныч, а ты видел Армаду? – спрашиваю я.
– Нет. Откуда? Она под землей глубоко. Да я и не прошел бы через защиту.
– А со стражами как познакомился? – спрашивает Чапай.
– Дык Вовка, Болт, мы же с ним еще до Зоны дружбу водили. Он ведь тоже из Ельска.
– А как Армада их назначила?
– Само собой, говорит, получилось. Выбрала из сталкеров. Из тех, кто понравился. Позвала. Он говорил, что они с ней как-то общаются. Мысленно. Она им передает не словами, а образами, что ли…
– Что-то она мне ничего не передает. – Я снова достаю кристалл, верчу в пальцах.
– Об том и речь! – тычет в пирамидку Паутиныч. – И Хирург жаловался, что больше не слышит ее. Говорит, выкинул свой амулет.
– Так уж и выкинул, – недоверчиво качаю головой.
– Он сказал, что Армада умерла.
Мы возвращаемся в дом. Снова пьем, разговариваем про Армаду, про Зону. На столе появляется вареная картошка. Чапай достает две банки тушенки. И опять говорим. Про прошлое и будущее. Про заветные желания. Опьянение мягко шумит в ушах. Паутиныч зажигает свет. Она остается сидеть в темной комнате, и мне кажется, что это плохо. Я незаметно достаю амулет, сжимаю в кулаке – и вижу, как медленно поворачивается ее голова. Не выдерживаю – быстро убираю кристалл обратно в контейнер. И еще раз выходим курить.
Дождь уже закончился, только невидимый в ночи сад все никак не может успокоиться – шуршит каплями. Воздух наполнен послегрозовой свежестью. Гром еще погромыхивает где-то на востоке, а над нами уже мерцают звезды и висит тонкий серп луны.
– Как будто мир еще цел… – говорю, ни к кому не обращаясь.
– А? – Чапай оборачивается.
Мы сидим на лавочке напротив входа. На крыльце Чекист с Паутинычем спорят о свойствах Армады. Я чувствую себя очень спокойно. Где-то там, в далекой глубине груди, что-то остывает, расслабляется, и от этого по телу разливается уютная усталость.
– Это тебе не золотая рыбка, – втолковывает Чекисту Паутиныч. – Это тебе не Хоттабыч!
Трубка его где-то потерялась, он теперь курит толстую сигару, непонятно откуда взявшуюся.
– При чем тут золотая рыбка! – отмахивается Чекист. – При чем тут Хоттабыч!
Они топчутся на крыльце, то вступая в пятно света от распахнутой двери, то ныряя в ночь.
– Что ты думаешь, я ребенок? – Чекист размашисто жестикулирует. – Ты сам говорил, что эта Армада – она что-то вроде мозга планеты. Значит, она может управлять своим телом, Землей то есть.
– Так в том-то и дело! Я тебе про то и толкую битый час, пень ты развесистый!
Паутиныч тоже горячится, он наседает на Чекиста, тычет его в грудь. Выглядит это комично: маленький бородатый старичок против здорового молодого бугая. Однако дед берет не силой, а настырностью. Он умудряется вытолкнуть Чекиста в темноту и единолично располагается в полосе света.
– У тебя тоже есть мозг! – Паутиныч тычет узловатым пальцем во мрак. – Я хочу в это верить. Вот прикажи своему телу взлететь! Что? А, не можешь! Вот так! И Армада не может того, чего не может.
– А откуда ты знаешь, чего она может, а чего не может? – Чекист снова вырывается на свет.
– А ты знаешь? – кричит отторгнутый в ночь Паутиныч.
Жирный уголек его сигары описывает в темноте какие-то неприличные восьмерки.
– Я не знаю! Я не такой самоуверенный, как некоторые пьяные старики.
– А желание ему исполни! – ехидничает темнота.
– Да вот, исполни! И исполнит!
– Она тебе исполнит! Не боишься?
– Чего мне бояться?
