Паутиныч снова спихивает Чекиста со сцены и трагически выдает:
– Если Армада – мозг, то этот мозг, судя по всему, сошел с ума!
– Сам ты сошел с ума! Старый пень, – огрызается под покровом ночи Чекист.
– А ты не выражайся! Давай рассуждать логически…
Месяц поднялся уже высоко, он висит над самым коньком крыши. Мокрая жесть чуть видно серебрится на фоне черного провала неба. За спиной шуршит сад. А больше вокруг ничего нет: только этот дом, эти деревья и это звездное небо. Даже Зоны нет, ее не видно и не слышно.
– Мы пойдем с тобой, – чуть слышно говорит Чапай.
– Спасибо.
– Где взять еще амулеты?
– У Хирурга должен быть один.
– Надо два.
Паутиныч с Чекистом уже перешли к обсуждению проблем восстановления цивилизации на принципах гуманизма и взаимного уважения.
– Паутиныч! – властно вторгается в их беседу Чапай. – Что стало со Стражами?
И спор сразу обрывается. Чекист отходит в сторону, шумно отдувается, прикуривает, на миг осветив подпорку крыльца. Паутиныч подходит к перилам, чмокая, дымит огрызком сигары.
– Хирург у вас, значит, – выдает он, поразмыслив.
– Это мы поняли, – напоминаю я. – Остальные двое.
– Понятия не имею, – невозмутимо заявляет старик.
– Нам нужно их найти.
– Его, – поправляет Паутиныч. – Второй сам тебя нашел.
– Кто второй?
– Болт, видать.
– Почему так решил?
– Он в плаще ходил. Похож по описанию.
– Надо у него спросить, где его товарищ.
– Спроси, спроси. – Паутиныч невесело хмыкает и выпускает из бороды целое облако дыма.
– Чего такое?
– Болт погиб при Взрыве, парень. Во всяком случае, он находился в то время в том месте, где выжить просто не мог. Так говорит Хирург, а ему врать незачем.
– Значит, я встретил третьего, как его… – возражаю я.
– Нет, Глок. Ты встретил Болта. Потому что Стратега встретил я. Через неделю после Взрыва. На берегу озера.
– И? – Чапай подается вперед.
– Стратег стал шатуном, хлопцы. Вряд ли кто знает, где он теперь. И жив ли он вообще.
Плывет месяц, оставаясь на месте. Шумят деревья. Холодно. Паутиныч курит, глядя в сторону.
– Сожрали его давно, – подает голос из темноты Чекист.
– Твари не нападают на Стражей, – говорит Паутиныч. – Наверное, из-за амулетов.
– Ну сам помер. Жрать-то там нечего.
– Хирург рассказывал, что эти амулеты даже мертвых оживлять могут.
– Ну вот, значит, и Болт твой… – с облегчением заключаю я.
– Пепел нельзя оживить, – говорит Паутиныч. – Пошли в дом, холодно.
– Будем искать этого Стратега, – заявляет Чапай, поднимаясь.
И снова сидим у стола, заваленного картофельной шелухой и полупустыми консервными банками. Опять какой-то невнятный, перескакивающий с одного на другое разговор. Заканчивается четвертая бутылка, это даже для нас, молодых мужиков, немало, но Паутиныч еще держится. Крепок старик. Она все так же сидит на своей кровати, не реагируя ни на что, и я замечаю, что мои товарищи уже даже перестали коситься в ее сторону, привыкли. Как к самовару на столе или вон буфету у стенки. Встаю, выхожу на улицу, усаживаюсь, просунув ноги между балясинами перил. Курю. Смотрю в темноту.
Небо абсолютно черно – настолько, что кажется, будто его нет. И висят на невидимых нитках, покачиваясь от ветерка, острые,
