магической сетью, пока Довар Горран открывал портал в палату.
— Ой, ей! Как же так, как же… без резерва совсем. У-у-у-у! Хозь-зяин, родненький! — Нежить незамедлительно переместилась к метаморфу и, прижав уши к его груди, тихо всхлипнула: — Продержись, хороший мой, до обеда, и Наминочка тебя на ноги поднимет. — И смотрит на меня в ожидании ответа. — Дя?
Я молча указала на горло.
— Понь-няла, понь-няла, — пролепетала кука и исчезла вслед за рыжим, кадетами и деканом в черном, как ночь, пространственном провале.
Устало потерла лицо и присела в ближайшее кресло. А в соседнем с ним оказалась Сули.
— Знаешь, Намина, — начала она, отрешенно глядя на стену, — я, конечно, предполагала увидеть нечто особенное, когда ты проникла в приемную и подняла с кроватей декана и меня, но чтобы такое…
«Извините», — прошептала одними губами.
— Нет, нет, нет! За это я спасибо сказать должна. — Она взяла мою руку в свою и мягко сжала. Милостивый боже, какое счастье, что я и сплю в перчатках! — Во-первых, подтвердилась моя догадка о скрытых потенциалах многоликого племени, во- вторых, я наконец-то увидела, до какой точности Гер отточил свои навыки, и в-третьих, со времен войны я уже и забыла, как выглядят боевые лирросы. А тут такой образец!
Она даже присвистнула, а мое крайнее удивление заметила лишь через минуту и пояснила:
— Лирросы смущают? — Я кивнула. — Ну, маленькими они выглядят как обычные лемуры, а вот когда созреют для тренировок…
Наверное, мой взгляд стал под стать воплю, прозвучавшему в голове: «Да, как же так! Да мне его Октован Кворг подарил! Да как он мог вручить мне боевое чудовище и не сказать ни слова?!»
— А чему ты удивляешься? — улыбнулась генерал. — Это же очевидно. Вспомни жаброга — высшая нежить, ядовит, силен, быстр и очень опасен, или спрута — огромен, озлоблен, плотояден, и вот теперь твой лемур… Милый нежный зверек с очаровательными глазами? — произнесла она и усмехнулась. — Нет-нет… император знал, какое создание дарить и кому. Предвидел многое.
Я криво улыбнулась и поднялась, а она, словно бы не видя, что собеседник уходит, продолжила говорить:
— Но лично для меня остаются загадкой целых три момента. Как Октован заключил лирроса в малую форму? Как скоро здесь появится Авур? И… — понизив голос, она доверительно прошептала: — Когда же я получу его клык?
— Не клык, а челюсть, и в самое ближайшее время, — ответил ей горец, неожиданно объявившийся в приемной. И уже мне декан Горран сказал: — Намина, идти можете? Нет. Хорошо, я вас провожу.
В следующий раз я проснулась значительно позже полудня, со странным ощущением, что на меня кто-то смотрит. Открываю глаза, поднимаю руку и вижу: на ней сидит теневая, точь-в-точь как Гирби, которого у меня больше нет. Волна сожаления и грусти накатила ни с того ни с сего, я едва удержала себя от горестного всхлипа.
— Проснулась наконец! — обрадовалась нежить и потребовала: — Вставай, умывайсь-ся, одевайсь-ся, подскрепль-ляйсь-ся… И пойдем!
— Куда? — с радостью отметила, что голос хоть и сипит, но все же есть.
— В лекарское крыло.
— Зачем? — не поняла я.
— Спасать хозь-зяина, — заявила теневая и добавила тихо: — Пока живой! А то от наглых бестий ему спасу нет.
В это мгновение я искренне посчитала, что рыжему плохо. С максимально возможной скоростью собралась и покинула комнату Кудряшки, по стеночке, правда — в смысле, придерживаясь стеночки, ну да ничего. Ради спасения чужой души простые люди и не на такое способны. Столкнувшись с удивленным Равэсс у выхода из общежития, попросила себя проводить вначале в палату к Герберту, а затем и в мою комнату. — Ведь нехорошо теснить Олли, если сама она уже в норме.
— Да, — метаморф улыбнулся, — она в полном порядке. Летает.
— Странно. — Я удивилась не на шутку, потому что, помогая ей вчера, смогла поделиться лишь крохой энергии. С таким запасом оборотница перевоплотиться никак не могла.
— На Бруте летает, — понял мое замешательство принц. — Она съела весь завтрак, вот Кардинал и отрабатывает.
Мы уже шли по галерее, отделяющей общежития от основных зданий академии, когда я услышала смех, довольный, заразительный, и голос, искренне требующий: «Еще! Сильнее!» — а следом укоризненное, но все так же через смех: «Бруг, не трусь. Мне не будет больно…» В ответ неразборчивое бурчание, и опять голос Олли Крэбасс: «Нет, потому что я не упаду!»
