– Клянусь. А теперь марш в ванную комнату.
Рыжий сам убрал стол и вынес поднос, сам собрал перьевой беспредел, перестелил кровать, а едва я вышла, сообщил, что уничтожил всю одежду, в которой я ходила сегодня.
– И перчатки? – Я остановилась, с недоумением взирая на многоликого. Ладно, платье, корсет, штаны, жакет, белье, платок – все это можно найти где угодно, к тому же кое-что у меня еще осталось, но перчатки, преподнесенные Октованом Кворгом, – нет.
– Не переживай. Ведьмак уже пообещал прислать к утру новые перчатки. – И, словно бы забыв об участи подушки и войдя во вкус наставлений, рыжий продолжил и далее одергивать меня по ходу дела: – Не трясись…
– Не стесняйся, располагайся…
– Не тяни одеяло…
– Не отстраняйся.
– Не вертись! – На этом требовании он сдернул с моей головы тонкий покров, придвинулся ближе и обнял, преодолевая мою попытку к бегству на другую сторону кровати. – Хм! Спокойной как удав ты мне нравилась больше.
– Ну, знаешь ли! – Я постаралась выкрутиться, но, не добившись результата, лишь злобно прошипела: – Холоднокровным и хвостатым ты меня тоже больше устраивал!
– Договорились, – шепнул Дао-дво, и в следующее мгновение я оказалась в захвате широких колец стального змея, ласково улыбающегося мне во всю свою пасть. – Тепер-р-рь усне-еш-ш-ш-шь?
– А…
– Вот видишь, – тихий хмык, – все познается в сравнении. – На моей талии вновь оказалась мужская рука, шею овеяло теплым дыханием. – Спи.
Глава 10
Нужно было послушаться Равэсса и скормить ей три конфеты или внять словам Бруга и, скормив пять конфет, скрутить девчонку сетью некроманта. Уж страдальцу оборотню на примере с Олли Крэббас достоверно известно, что следует делать с девицами, временно пребывающими не в себе. Но нет! Гер, как заботливый опекающий, пожалел Сумеречную и ее психику, а в итоге не выспался. Знал бы, что ее без перчаток потянет на исследовательские подвиги, ни за что бы, никогда бы… Хотя что греха таить, когда она, скрываясь под одеялом, начала формировать простенькое плетение сна, многоликий мог догадаться, что к чему, и позволить себя усыпить. Но выработанный за годы учебы инстинкт не дал расслабиться. Дао-дво легко расплел накинутую сеть и приготовился к бою, а ощутил… Да, маленькие, чуть дрожащие пальчики, прикоснувшиеся к его лицу, стали неожиданностью, а чуть позже и наваждением.
Смертьнесущая, не боясь навредить своим даром, робко и очень бережно оглаживала каждую черточку его лица. Начала со щек, но куда больше ее привлекали губы, даже дыхание затаила и, словно бы устыдившись своего интереса, тут же переключилась на брови и лоб, затем на глаза и уши. Искренне удивилась длине ресниц и вздохнула, явно рассматривая нос. Иначе с чего бы ему тут же захотелось чихнуть?
Это была пытка. И разведчик подвергался ей с изощренным чувством удовлетворения, а может, и самодовольства. Им любовались! В жизни многоликого не раз и не два случались мгновения, когда разомлевшая от любви красотка, прильнув к задремавшему Дао-дво, касалась его лица. И неизменно в глазах каждой мелькала легкая гордость, ведь такого индивида отхватили: лучший в потоке, лучший на курсе, лучший из взвода или первый равный, как говорила Амидд. С Сумеречной же все иначе, он был просто собой, избитым, уставшим, опустошенным, временно не способным к регенерации. И дорвавшаяся до тела девчонка, задерживая дыхание, медленно исследовала его, а он с замирающим сердцем на собственной шкуре испытывал развитие ее интереса. В голове то и дело крутилось: «Поцелует! Нет. Пощупает… Оценит достоинство? Нет? Что, и даже упругость хвостовой области не проверит? Но тоже нет». Девчонке куда больше нравилась щетина на его щеках, огрубевшая кожа на подбородке, волосы – короткий ежик на затылке и кудрявая поросль на груди. Она прощупала пресс, ткнула пальчиком в бедро и улыбнулась.
– Да, не зря девчонки с ума по нему сходили. Достойный экземпляр.
Достойный чего? И почему экземпляр, если он метаморф? Пусть и не из старшей ветви рода Дао-дво, но и не безродный. И, наплевав на конспирацию, он уже хотел пресечь ее последующие рассуждения вслух, но Сумерька сама замолчала, вздохнув:
– Достойный, хоть и упрямая сволочь.
Повернулась на бок, спиной к многоликому, подложила ладошку под щеку и затихла. Таррах!
Да, он впервые пожалел о своей выдержке и умении ждать, а ведь как было бы здорово поймать ее на моменте разглядывания,
