знатно. Иначе с чего бы, увидев меня, прорывающуюся сквозь кусты к месту его приземления, прошептал в священном ужасе:
– Ты что наделала?! – А затем его голос начал приобретать знакомые злые нотки: – Сумеречная, ты в своем уме была, когда это выплетала?! – Ну, если злится, значит, в себе, стукнулся не сильно, и расшаркиваться с ним не стоит.
– Заткнись и поднимайся! – Он не отреагировал, смотрит уже не на меня, а куда-то вверх в абсолютно черное небо и только рот открывает и закрывает.
И Таррах с ним! Я там ничего не видела, но точно знала, что с открытой местности нам следует уйти, срочно. Иначе попадем вначале в дождь из воспарившей вверх воды, потом под град из карзий, вернее, их обрубков, а после под своеобразный снег из свернувшейся крови нежити и ядовитой лимфы. Впопыхах сплела нелепую сеть на мертвяка, тонкую, дырявую, без шипов, и только решилась накинуть ее на многоликого, чтобы поднять Дао-дво и унести, если силенок хватит, как он сам вскочил, расплел некромантскую халтуру и задвинул меня за спину.
Сделал он это вовремя, рядом с кустами появился безутешный василиск.
– Мое озеро! – его вопль оглушал, но был еще вполне слышим в сравнении с последующим ревом: – Мой сад!
Двуликий в образе огромного золотого ящера обозревал все вокруг с непередаваемым ужасом и заламывал лапы, а я в свете месяца видела мало, но знала – пора уходить. Немедленно. И только попыталась объяснить ситуацию, началось возвращение озера на землю. Пошел дождь.
– Мое поместье… – горестно проревел Кель Граун, наблюдая за тем, как все вокруг заливает. – Мои клумбы! – и сверху на него упал внушительный ошметок щупальца и, кажется, язык нежити. Я была уверена, что василиск сейчас воскликнет: «Моя голова!», но все оказалось куда хуже. Он рухнул на колени и дрожащими руками потянулся к останкам.
– Моя карзия…
Неужели разводил? Хотя это неважно. Мне совсем не хотелось попасть под «снег», а потому, встав на носочки, я прошептала многоликому:
– Гер, нам надо бы уйти, и поскорее.
– Погоди, нужно кое-что узнать, – ответил рыжий, распахнул надо мною крылья, укрыл от «града» и обратился к хозяину поместья: – Простите, мастер, а как давно вы заселили в озеро самку?
– Какое озеро? Какая самка? – Золотой ящер вскочил на ноги и вздыбил гребень. – Неделю назад нашел кастрированное существо и поселил его в бак на цокольном этаже. Агирбин обещал подкормить, пока я в разъездах.
– Ага, – усмехнулся многоликий, – не один я с рогом обманулся, – и, указав куда-то вправо, сообщил: – Там ваш недобитый «кастрат» висит на дереве. А это, – он указал вниз, – бывшее ее потомство. И скажите Найски спасибо, он хорошо ее откормил, хотя нет, я сам скажу… Спасибо.
И не предупреждая, Дао-дво взмыл вверх, унося меня с собой. Злой, сердитый, раненый, он летел низко – на уровне вершин деревьев, но достаточно высоко для меня. Упустит – разобьюсь. А потому, не зная, хватит ли ему сил долететь и не потерять ношу по дороге, я попросту молилась. И уже неважно, стала ли схватка на озере досадным упущением мастеров или продуманной местью бывшего лемура, главное, мы живы и целы почти.
Я хоть и уставшая, но на землю близ лестницы ступила твердо, Гер же упал на колени. Отдышался кое-как и, медленно поднявшись, начал инструктировать, не сводя глаз с моего правого уха:
– Портал там, – мах рукой и пауза, ибо взгляд его сместился явно ниже ушной мочки и голос стал глуше, – третий поворот справа, маленькая дверка… А пояс вот. – Дао-дво потупился, передав мне кожаное изделие с полным набором оружия, и неожиданно похвалил: – Ты молодец. И пусть нас вычислят после этого, все равно молодец.
– Спасибо, – пролепетала смущенно.
А многоликий ухмыльнулся и, шагнув ближе, чмокнул меня не то в губы, не то в щечку, прошептал:
– Тебе спасибо и за пояс тоже, я его заберу, а сменную одежду для тренировок тебе утром пришлю. Кстати, какой у тебя размер? – спросил он, заинтересованно уставившись на мою рубашку. Я тоже посмотрела вниз и в тусклом свете уличного фонаря с трудом различила и с опозданием узнала, что я в борьбе за жизнь потеряла платок, а моя рубашка – не только свою непрозрачность, но и пару пуговиц. И если человек увидел бы немного, то меняющий сущность различить может все.
– Ах ты… – руками закрыла грудь и пнула Гера по коленке. – Рыжий!
Удар получился слабый, но многоликий все равно пошатнулся, всем телом приник к фонарю.
– Не трать силы, мне и без того плохо, – и, главное, сказал так, словно бы смысл всей моей жизни заключается в том, чтобы портить ему жизнь. А это уже не баранье упрямство, а самое настоящее свинство.
– Слушай, ты… Я, конечно, рада, что ты жив остался, но…
