забирали. Потом Кри еще седмицу ставил курильные палочки Святым Угодникам за то, что я их прислужникам с три короба наврал.[19] Ты же знаешь, какой он суеверный. — Папа хмыкнул, вспоминая старые времена. — Не знаю, почему ты меня выбрала? Наверное, я напоминал тебе кого-нибудь из родственников.
— Наверное, — согласилась я.
Если судить по старым гравюрам, Борис Войнич совершенно не походил на моего настоящего отца, просто исстрадавшийся по ласке волчонок сидевший за оградой сиротского дома, почувствовал в проходившем мимо великане бездонный источник нерастраченной любви.
— Я очень тебя люблю, — вздохнула я, обнимая его руками.
— Умеешь ты слезу выбить, — поцеловал меня в висок отец и украдкой вытер повлажневшие глаза указательным пальцем. — Выбирайся из заточения, а то к тебе пришел судебный заступник.
Когда я вышла в гостиную, то Кастан вскочил с продавленного дивана. Неловко ударился о край столика коленкой и, сморщившись, с прямой спиной попытался дотянуться, чтобы потереть ушибленное место.
Суета обычно непробиваемого Стоммы-младшего вызвала во мне ироничный смешок.
— Я думал, что вы уже не выйдете, — признался он.
— Кастан, предложение поработать над историей о сожженной семье все еще в силе? — спросила я, и судебный заступник остановил на мне долгий понимающий взгляд.
— Верно, в силе.
— В таком случае я возьмусь за нее.
Я опустила голову, боясь, что он заметит, как в моих глазах блеснули слезы. Мы оба знали истинную причину неожиданного согласия после стольких отказов.
Ранним утром следующего дня я входила в шикарную контору Кастана Стоммы. Первое, что бросилось в глаза, — второй стол, появившийся в просторной приемной.
Лощеный секретарь с улыбкой протянул мне руку:
— Добро пожаловать, нима Войнич.
Его рукопожатие оказалось по-мужски твердым, и я удивилась. Холеные денди, разбиравшиеся в модах лучше девиц, в моей голове строго ассоциировались с тюфяками, способными разве что открывать рот, пока няньки кормили их из золотой ложечки.
— Коль мы теперь коллеги, то можно без церемоний, — милостиво согласилась я, хотя, сказать честно, сильно уважала субординацию.
— Тогда можно мне попросить? — вдруг выпалил парень и протянул листочек: — Катарина, я твой поклонник. Напиши мне что-нибудь.
Обескураженная неожиданным коленцем секретаря, с секунду я разглядывала дорогую мелованную бумагу стоимостью по двадцать медяков за тонюсенькую пачку, а потом цокнула языком:
— Я передумала. Меня вполне устраивает обращение нима Войнич.
Но, чтобы совсем не обижать сослуживца, оставить росчерк все равно пришлось.
Едва сосед по приемной успел припрятать листочек в верхний ящик стола, как в конторе появился Кастан. В шоке мы уставились на его разбитое лицо, губы с подживающей болячкой и синяк на скуле.
— Чудесно выглядишь, Катарина.
— Спасибо, — кивнула я и проглотила смешок, когда у судебного заступника сделалось испуганное лицо.
Он так привык получать поток дерзостей на каждый комплимент, что искал подвох в любом слове. Но сегодня, рассудив, что вряд ли мне придется бегать по улицам и прятаться в зловонных подворотнях, я специально надела красивое платье в клеточку и покрыла плечи вязаной шалью. Правда, чтобы быть до конца честной, принарядиться меня вынудило исключительно нежелание выглядеть оборванной бродяжкой на фоне шикарных конторских занавесок.
— А вот ты, Кастан, выглядишь отвратительно, — добавила я.
— Кое-кому не очень понравилось, что вчера с тобой произошло, — пробормотал он и поспешно скрылся в кабинете. Походило на то, что лицо известному судебному заступнику разбил Лукас.
— Я попал в параллельный мир или мне пора покупать очки? — пробормотал шокированный видом шефа секретарь.
— Нет, дорогой мой, — вздохнула я, — с твоими глазами все в порядке, и это реальность.
Едва я успела осмотреться на новом рабочем месте, проверить пустые полки и письменные принадлежности, как Кастан вышел
