в приемную. Мне на стол легла бумажка с названием торговой улицы в северной части города. При этом у секретаря сделалось ошарашенное лицо, и стало мигом ясно, что хозяин конторы обычно не утруждался подъемом своей царственной особы с кресла и вызывал помощника с помощью маленького колокольчика, лежавшего у него на столе рядом с письменным набором.
— Через час встретишься с человеком, который поможет нам в расследовании, — объявил Стомма-младший. — Твоя задача содействовать ему во всем, о чем он попросит.
Я согласно кивнула.
— А я утрясу вопрос с твоей временной отставкой из «Уличных хроник», — продолжил он.
Отправить Кастана Стомму к шефу, на мой взгляд, было гениальной идеей. В известного судебного заступника вспыльчивый редактор вряд ли бросил бы ботинком, как случилось со мной, когда на заре своей службы я имела глупость попросить недельное увольнение за свой счет.
Через час, как велел Кастан, я дожидалась обещанного пособника на пешеходной мостовой рядом с дорогущей лавкой готового платья. В витрине на возвышении, застеленном изумрудным бархатом, стояли манекены, одетые в шикарные наряды из богатых тканей. Невольно я засмотрелась на россыпь самоцветов, пришитых к корсажу.
Тут в отражении я заметила какое-то неясное движение рядом и моментально замахнулась сумкой на тот случай, если на меня кто-то попытается напасть.
— Потише, маленькая нима! — расхохотался Лукас, впрочем, легко увернувшись от удара.
— Смерти хочешь?! — выпалила я, хотя хотела сказать совершенно другое.
— Я все время забываю, какая ты бываешь воинственная по утрам.
— Почему ты вчера не пришел ко мне? — проворчала я, поправляя шаль.
— Не решился. Просто постоял рядом с твоей кроватью, пока ты спала, а потом…
— Так ты не разбудил меня?! — искренне возмутилась я и непременно бы продолжила брюзжать, но мы подошли к наемному экипажу, настоящей рухляди, за время службы наверняка изучившей выщербины на мостовых Гнездича вдоль и поперек. На козлах сидел кучер, смотревший в одну точку.
— Он заморочен, — пояснил Лукас, помогая мне забраться в салон.
Не успели мы разместиться на сиденье, как экипаж тронулся, с толчком, резко, и мы вжались в спинку.
— Лошади плохо слушаются замороченных людей, — пояснил мой напарник.
— Потерплю. Куда мы едем?
— В центральный стражий предел, — огорошил меня Лукас. — Пока ты будешь отвлекать дознавателей, я проникну в хранилище и заберу бумаги, связанные с делом семьи Каминских.
Не знаю почему, но мы все делали вид, будто Каминские не имели ко мне никакого отношения. В наших разговорах мои настоящие родители неизменно оставались посторонними мне людьми.
Некоторое время мы ехали в молчании, а потом я не утерпела:
— Это ты разбил Кастану лицо?
— Надо отдать ему должное, он даже не попытался защищаться, — признал вину мужчина. — Видимо, чувствовал себя виноватым.
— Как давно он узнал, кто ты?
— Достаточно давно.
Хотя на вопросы напарник отвечал неохотно, но коль из закрытой кареты он не мог сбежать, я собиралась воспользоваться оказией и вытрясти из него правду, даже если для этого его придется припереть к стенке.
— В какой момент?
Скрепя сердце Лукас признался:
— В этот день ты едва не спрыгнула из окна башни.
— Ты прав, давненько, — пробормотала я и продолжила допрос: — Те люди на крыше, кто они? Чего они хотели?
— Это были головорезы, нанятые Патриком Стоммой. Они пытались меня припугнуть, чтобы я не лез в дело Каминских. Я сломал их главарю ноги.
Лукас говорил так серьезно, что у меня вырвался испуганный смешок.
— Ты шутишь?
— Нет. Теперь он физически не сможет к тебе приблизиться.
— Почему ты превратился в Яна?
