– А твои девушки?
– А что она может им предложить? Побрякушки?
– И то верно. – Иван смотрел с уважением.
Ну да. Что значат пусть драгоценные, но камушки, рядом с
Они и не стали. Обо всем было доложено Софье. После чего драгоценности у Марии Луизы изъяли – под замок. Приедет муж – отдадим, нам чужого не надобно. Все ж таки золото, мало ли кто поведется?
У апостолов отбор и того строже был, но поди ж ты!
– Собесский-то с вами?
– Я с ним, – усмехнулся Иван. – Сонь, если б ты его видела!
– Чего его видеть, и так ясно, что любит. – Софья вздохнула. – Злое это дело, любовь. То переживаешь за человека, то из-за человека. У меня вот вас двое, так и то душа изболелась…
– Я же говорил, что тебя она тоже любит, – подмигнул другу Алексей.
– А что – были сомнения?
Софья переводила взгляд с одной загадочно ухмыляющейся морды на другую.
– Мужские секреты?
– Именно, сестренка.
Софья пожала плечами. Пусть хоть усекретятся, лишь бы были живы и здоровы. Вот.
Если бы Софья видела Яна Собесского, она б ему искренне посочувствовала.
Горящие глаза, светящееся лицо, улыбка… Он летел к Марии, словно на крыльях. Держал в кармане драгоценный жемчуг, белый, черный, розовый, Марыся его очень любила, и светился он на ее нежной коже… Обнять, поцеловать, сказать, что все у них будет хорошо, что Крым от татарвы почистили, так что приказ короля выполнен, а там уж…
Пусть им нельзя будет появляться какое-то время в свете, пусть! Дома посидят! А потом король и окончательно их простит, Михайло отходчив…
Вот и Дьяково, стены школы…
Только почему так странно смотрят казаки? Почему шепчутся девушки?
Что с Марысенькой?!
То самое…
Ян все понял сразу. Дураком он никогда не был – и отчетливо увидел и маленький животик, и налившуюся грудь, и чуть отекшее уже лицо… все было видно. Даже и то, что на столе стояло блюдо с кислой капустой, кою Марысенька потребляла много и часто.
А учитывая, что у них более полугода ничего не было…
Упало из руки, раскатилось по полу драгоценное жемчужное ожерелье. Глухо простучало жемчужным дождем, хрустнуло под сапогами несбывшимися надеждами…
– Ян!!!
Но этого крика он уже и не услышал. Только дверь захлопнулась. И никто, кроме девушек, не видел, как воет от боли и горечи женщина, потерявшая в жизни самое ценное для нее – власть.
Ян шел, не видя ничего перед собой. Отлетел кто-то с дороги… коня у крыльца не оказалось – и он пошел напрямик через сад, сбивая цветы, топча траву… куда?
Самому бы знать!
Утопиться?
И того не хотелось…
Ничего не хотелось. Вот так вот, любимая женщина. Отравительница. Предательница. Изменщица. Ты ради нее в огонь и в воду, на турецкие пушки и сабли, а она?!
В себя Ян пришел, сидя у речушки, в которой даже топиться было жалко – такой она была неглубокой. Разве что на дно лечь и зубами за песочек держаться – а не то комедия будет. В горле что-то сухо клокотало.
Тошно было так, что словами не передать. Тошно, больно, горько…
Чья-то тонкая рука появилась из-за спины, поставила перед Яном на траву корзинку, мужчина обернулся.
