сейчас рассчитывать не стоило – разыскать их в Кремле и то было сложно. Помнили они Медный бунт!
Над площадью разнесся заливистый свист.
– Гнать!!!
– В шею!!!
– Не любо!!!
В боярина полетела грязь, мусор… Афанасий что-то пытался говорить, но куда там! Да и где ему, старику, было управиться с Хованскими.
– На копья его!!!
Толпа ревела и ворочалась, как опасный дикий зверь. Она еще только просыпалась, эта толпа, только ощущала запах и вкус крови, но уже была опасна. Уже неуправляема…
Ордин-Нащокин побледнел. Но уйти он уже не мог. Андрей Хованский, мигом взлетев на крыльцо к отцу, ухватил Ордина- Нащокина за ворот роскошной шубы.
– Православные!!! Ловите!!!
Но столкнуть мужчину с крыльца он не успел.
Выстрел прогремел неожиданно для всех. Во лбу младшего Хованского расцвел алый цветок. Кровь брызнула вокруг вперемешку с мозгами – заднюю часть черепа мужчине просто снесло.
Замолк Иван Хованский. Осел, схватившись за сердце, Ордин-Нащокин.
И в абсолютной тишине прозвучало злое:
– Кто-то еще хочет высказаться?
Софья едва пробилась к площади. Помогало то, что она ехала во главе отряда. На царевну в настолько неподобающем виде народ реагировал очень однообразно. Либо пучили глаза и разбегались по домам – разносить сплетни. Либо – пучили глаза, отходили с дороги и потихоньку следовали за отрядом. Но ни в том, ни в другом случае – не мешали. Себе дороже выйдет.
И к Кремлю Софья выехала как раз, когда толпа заволновалась.
Пара секунд у нее была. А пистоли и пищали ее отряд заряжать начал, стоило им в Москву въехать. Чтобы схватить за рукав ближайшего казака и указать цель, Софье хватило одного слова.
– Убить.
Мужчина понял ее правильно. Миг – и голова Андрея Хованского разлетелась гнилой тыквой. Все замерли. Софья оценивала обстановку.
Так, народ пока не подняли, но смутьянов тут хватит.
Хованский… удастся ли?
А если нет?
Выбора все равно не было. Если сейчас она отступает – ее все равно убьют. И не только ее.
Если она принимает бой – ее, может быть, убьют. Но только ее и сейчас. Для остальных она выиграет время.
Выбор был очевиден.
Толпа молчала в ответ на ее реплику, и Софья тронула коня. Спокойно, словно перед ней не толпа была, а так – поле с ромашками.
– Стрелять только по моей команде, – приказала она сквозь зубы.
Спутники кивнули.
Народ расступался. Пока – молча. Но Софье и того хватило. Она спокойно доехала до красного крыльца, смерила обстановку взглядом.
Афанасий вроде как жив. Кажется, сердце прихватило, но разбираться некогда. Потом, если выживем.
Хованский приходит в себя. Иван. Андрея и Страшный суд уже не поднимет!
Патриарх… не зря она не хотела Питирима.
Стоит, трясется, как козел на случке! Ты ж сейчас таким глаголом должен разразиться… а ты?!
Говорить с толпой бессмысленно. Надо устранять причину.
– Ты, Ивашка, никак бунтовать вздумал? – с изрядной змеиной ласковостью обратилась Софья к Хованскому. И мужчина даже шагнул назад.
Смерть, глядящая из темных глаз царевны, знала, что не останется сегодня без поживы. И приговор был утвержден.
