Софья быстро оделась и выскользнула в первую комнату. Там клевали носом две служанки и две ее воспитанницы. Девушка приложила палец к губам.
– Так… Марья, пойдешь со мной. Ты, – палец царевны уткнулся в одну из служанок, похожую на царевну телосложением и цветом волос, – как тебя зовут?
– Лушка, государыня.
– Лукерья, иди в опочивальню, раздевайся и ложись на мое место. Ежели моя тетка заглянет, пусть считает, что это я сплю. Вы двое покараулите. Ясно?
Служанки закивали, у воспитанниц в глазах нарисовался вопрос, но Софья тут же его разрешила:
– Я хочу еще поработать, а тетя Анна, ежели заглянет, спуску мне не даст. А к чему лежать, бока пролеживать, коли не уснешь?
Теперь проявилось и понимание. Лушка послушно направилась в спальню, Марья заняла свое место – на два шага позади Софьи. Оставшиеся девушки всем видом выразили желание послужить на благо родины. И Софья тихонько выглянула из покоев.
Ох рано встает охрана…
А если точнее – спит на посту. Дремали и стрельцы, и казаки… ну, это и понятно. Такой день любого вымотает, это у нее пропеллер в… копчике. Никто и глаз не приоткрыл, когда две тени скользнули прочь, к покоям царевича. В царские Софья соваться не рискнула, а вот к Алексею Алексеевичу – спокойно. А поработать там тоже было над чем. Вон хоть со Строгановым разобраться или почитать письма от иностранных ученых – о русских условиях становилось известно в Европе. И кто ж не захочет приехать на полное обеспечение, да с большим жалованьем, да всего при одном условии? Заниматься любимой работой, при этом обучая не менее трех учеников, которых оплатят из казны?
Так что писали царевичу многие. А еще доносы, челобитные, грамотки от выпускников Школы… Письма в Дьяково переправлять не успевали.
Вот сейчас и почитаем, и отсеем…
Софья удобно устроилась в большом кресле, кивнула Марье.
– Бери себе стопку и начинай. Что я требую – ты знаешь. Грифель слева.
Марья кивнула. Чего ж не знать… поработаем. Спать, конечно, хочется, но царевна бодрствует, а значит, и ей надобно. Конечно, государыня поймет, и спать ее отпустит, но…
Карьеризм у девушек был в крови, а кому не хватало – в тех Софья его тщательно воспитывала. И оказаться полезной государыне для Марьи было важнее, чем выспаться.
Поработаем…
Яков Федорович Долгоруков ждал.
Да, род Долгоруковых был обширен, силен и богат. А Софья не сообразила сразу приказать схватить их всех. Да и мало ли…
Ну, кричал один дурак, так не все же? И обидного ничего не кричал, просто надо было напугать людей… считай, жертва бунта.
Софья не знала, кто травил отца, Хованский покамест молчал, вот так и вышло, что Яков Федорович остался на свободе. А поскольку был он также стольником царским…
Так в царевнином ужине яд и очутился.
Увы – зря.
Царевна к нему не притронулась, особливо к каше с медом, в которой была его часть, и к киселю. Служанки бы не удержались, но не рядом же с царевниными воспитанницами!
Яков честно ждал несколько часов, понимая, что ежели царевне станет плохо… этот яд не мгновенный, успеют лекаря кликнуть… но все было тихо в Кремле.
Спать легла? Во сне умерла?
Нет, от такой рези в желудке мертвый вскочит!
Значит, не тронула, надо браться за ножи.
Беда в другом – наблюдать за царевниными покоями он не мог. Неоткуда. Не та планировка. А потому и ухода Софьи не заметил.
Равно как и охранники не заметили легкого снотворного в принесенном им кувшине кваса. Не так, чтобы усыпить глубоко. Но погрузить в дрему, которую сильный человек легко одолеет, – вполне. А там возьмут свое и усталость, и нервы…
