Потому-то Софье и удалось легко выскользнуть из покоев. И неладного она не заподозрила.
Охрана тоже ничего не подозревала до последнего момента. Пока десяток людей не напал на них.
Казаки умерли первыми, за ними стрельцы.
Вскочили, заметались в покоях служанки, Аксинья, царевнина воспитанница, взметнулась, услышав за дверью голоса, ринулась за занавесь и притихла там мышкой.
Дверь просто выломали – и внутрь ворвались тати. Оставшаяся служанка заметалась, закричала, но мужчины быстро расправились с девушкой, ворвались в царевнину опочивальню, сгоряча прирезали вторую – и в недоумении замерли над трупом.
Царевны не было.
А где она могла быть?
Поздно!
Аксинья не зря воспитывалась у Софьи. Это сейчас ее проскочили, а спустя пять минут… она взглянула из-за драпировки.
Всего два человека, остальные в опочивальне.
И девушка скользнула мышкой в выломанную дверь.
Подвернулась деревяшка под ногой, на стук обернулись тати… но поздно, слишком поздно.
Девушка уже неслась по коридору, крича во все горло:
– Убийство!!! Тати на царевну напали!!! Убийство!!!
Удар ножа оборвал крик, но поздно, слишком поздно.
Уже услышали, уже засуетились, уже бежали люди… и заговорщики растерялись. Им бы смешаться с толпой, им бы крикнуть: ищи татя… Вместо этого Долгоруков приготовился обороняться, чем и подписал себе приговор. Что другое, а воевать стрельцы умели.
Татей уверенно загнали в покои, кого ранили, кого посбивали с ног, добавили бердышами, особливо увидев своих же мертвых товарищей…
Прибежала царевна Анна – и в ужасе вскрикнула, глядя на тела. Потом превозмогла себя, наклонилась…
– Сонюшки тут нет!
Толпа – и откуда только их натягивает на место происшествия? – зашумела, бояре переговаривались – мол, царевна-то по ночам где-то шляется, не блудит ли с кем? А с кем? Кто счастливец?
Причитали какие-то девки, злобно ругались тати, одним словом – все были при деле.
– Что тут происходит?
Софья не орала, нет. Но искусство говорить она освоила в полной мере. И говорила так, что ее слышали за версту. Бояре мигом замолкли и расступились, сверля царевну взглядами.
Но – нет.
Ни беспорядка в одежде, ничего… разве что пара пятен от чернил. Но это-то понятно, ежели ты пишешь что, а во дворце раненой выпью заорут! Тут не то что чернильницу – ведро опрокинешь.
Первым, как ни странно, прокашлялся Василий Голицын:
– Государыня, тут тати ночные хотели…
– На меня покуситься?
Софья насмешливо разглядывала всю картину.
– Так, татей мне не портить, оставьте палачу! И кто у нас тут? Ба, Долгоруков, радость-то какая. Так… Демьян! – Имя десятника Софья отлично помнила. – Давай, живой ногой к своим – и чтобы сегодня же все Долгоруковы в Разбойном приказе сидели. Вообще все. Жены, дети, девки дворовые… понял?
Демьян поклонился – и исчез с царских глаз. Принялись рассасываться и бояре, замешкался один Голицын, но после насмешливого взгляда Софьи стушевался – и бочком, бочком исчез в коридорах.
– М-да, не поспала ночь – и пес с ней. – Софья задумчиво откинула назад косу. – Тащим этих умников в пыточную, сейчас разбираться будем. Кто, за что… – и совсем тихо, – кому я еще куда не угодила…
На разборки ушла вся ночь. А утром, шатающаяся от усталости Софья, пропустив молитву, заявилась к царской трапезе. Царица, царевны и даже царевич Владимир встретили ее одинаковым выражением напряженного внимания. Софья сделала ребенку козу и устало уселась на свое место.
– Завтракать будем?
