ненавидят сынов человеческих.
Пронзительный крик разорвал тишину и заставил меня вскочить на ноги, дико озираясь. Наверху льдисто сияли звезды, а их крошечные отражения призрачно посверкивали на холодной поверхности океана. Город окутывали темнота и покой – и только в окнах Адама Фолкона горели поминальные свечи, а эхо крика все еще отдавалось в пульсирующей тишине.
Я был в числе первых, кто прибежал к двери обители смерти и замер на пороге вместе с остальными, ошеломленный.
Маргерет Деверол лежала мертвая на полу, ее стройная фигурка напоминала хрупкий кораблик, разбитый на мели, а над ней скорчился Джон Гауэр – он баюкал девушку на руках, а его широко раскрытые глаза блестели безумием. И огоньки поминальных свечей все так же мерцали и плясали, но трупа на постели Адама Фолкона уже не было.
– Боже милостивый! – ахнул Том Лири. – Джон Гауэр, адово ты отродье, что это за дьявольщина?
Гауэр поднял взгляд.
– Я говорил вам! – выкрикнул он. – Она знала… и я знал… это был не Адам Фолкон – то холодное чудовище, выброшенное насмешливыми волнами. Какой-то демон, вселившийся в его тело! Слушайте – я отправился в постель и попытался уснуть, но меня все время тревожила мысль о том, что эта нежная девушка сидит подле холодной нечеловеческой твари, принимая ее за своего любимого. В конце концов я поднялся и подошел к окну. Маргерет сидела, задремав, а остальные – глупцы! – спали в других комнатах. И пока я смотрел… – по его телу прокатилась волна дрожи. – Пока я смотрел, глаза Адама открылись, и труп быстро и тихо поднялся с постели, на которой лежал. Я стоял у окна оцепеневший, беспомощный, пока жуткая тварь нависала над ничего не подозревающей девушкой, и глаза монстра горели адским огнем, и он протягивал к ней извивающиеся руки. Тут Маргерет проснулась и закричала, а потом – о Матерь Божья! – мертвец обхватил ее своими жуткими руками, и она умерла, не издав ни звука.
Голос Гауэра стал тише и перешел в неразборчивое бормотание, пока он нежно укачивал мертвую девушку, словно мать ребенка.
Том Лири встряхнул его:
– Где труп?
– Он скрылся в ночи, – равнодушно ответил Джон Гауэр.
Ошеломленные горожане переглянулись.
– Он лжет, – тихо бормотали они в бороды. – Он сам убил Маргерет и где-то спрятал тело, чтобы мы поверили в эту жуткую историю.
По толпе прокатился грозный рык, и все, как один, обернулись туда, где на Холме Палача, обозревающем гавань, при свете звезд вырисовывался выбеленный скелет Кануля Лживой Губы.
Они забрали у Гауэра мертвую девушку, хоть он и цеплялся за нее, и осторожно уложили ее на постель между свечей, предназначенных для Адама Фолкона. Маргерет лежала там, неподвижная и бледная, а мужчины и женщины шептались, что она выглядит скорее утонувшей, чем раздавленной.
Мы вели Джона Гауэра по улицам городка, и он не сопротивлялся, хотя шел, словно в оцепенении, бормоча что-то под нос. Но на площади Том Лири остановился.
– Странную историю рассказал нам Гауэр, – сказал он, – и без сомнения, лживую. Но все же не такой я человек, чтобы вешать кого-то, не будучи уверенным в его вине. Потому давайте оставим Гауэра в колодках, пока мы поищем тело Адама. А повесить его всегда успеем.
Мы так и сделали, но когда все уходили, я обернулся посмотреть на Джона Гауэра – он сидел, склонив голову на грудь, словно человек, до смерти уставший.
Мы искали тело Адама Фолкона в сумраке под причалами, и на чердаках домов, и среди выброшенных на мель корабельных корпусов. Затем поиски увели нас в холмы за городом, где мы разделились на группы и пары и рассыпались по голым склонам.
Моим компаньоном оказался Майкл Хансен, и мы разошлись так далеко друг от друга, что темнота скрыла его от меня. И вдруг он неожиданно закричал. Я бросился к нему, но тут крик перешел в вопль, а когда он стих, повисла жуткая тишина. Майкл Хансен лежал на земле мертвый, а неясная фигура крадучись уходила в темноту, пока я стоял над трупом, и все мое тело покрылось мурашками.
Прибежали Том Лири и остальные. Они собрались вокруг, клянясь, что это тоже дело рук Джона Гауэра.
– Он как-то сумел сбежать из колодок, – сказали они, после чего мы со всех ног помчались в городок.
Да, Джон Гауэр действительно сбежал из колодок – и от ненависти горожан, и от всех жизненных печалей. Он сидел там же, где мы его оставили, с головой, склоненной на грудь. Но некто приходил к нему в темноте, и, хотя все кости Гауэра были сломаны, он
