то же мгновение удар дубинки рассек скальп. Я упал на колени, но тотчас, шатаясь, поднялся, в кровавом густом тумане различая вокруг себя множество ухмыляющихся косоглазых лиц. Я нанес удар, достойный умирающего тигра, превращая их в кровавые ошметки. Столь яростный выпад лишил меня равновесия, и провалился вперед. Когтистая лапа тут же схватила меня за горло, а каменное лезвие ножа впилось между ребрами и жестоко провернулось в ране. Под градом ударов я оказался на земле, но подмял под себя тварь с ножом и левой рукой сломал ей шею прежде, чем врагу удалось освободиться.
Жизнь быстро покидала мое тело; сквозь шипение и завывание Детей Ночи я слышал голос Иль-маринена. И все же я вновь упрямо поднялся под градом ударов копий и дубинок. Я больше не видел врагов, даже в красном тумане, но я чувствовал их удары и знал, что они вокруг меня. Потому я обхватил скользкую рукоять моего топора двумя руками и, воззвав к Иль-маринену, вложил последние силы в последний сокрушительный удар. Я хотел умереть, стоя на ногах, и похоже, мне это удалось, потому что ощущения падения не было. И одновременно с дрожью агонии я чувствовал, как раскалываются черепа под моим топором, а потом на меня обрушились тьма и забвение…
Возвращение в себя было внезапным. Я сидел, откинувшись в просторном кресле, а Конрад брызгал на меня водой. Голова болела, на лице подсыхала струйка крови. Кирован, Таверел и Клемантс взволнованно ожидали рядом, а Кетрик стоял прямо передо мной, все еще сжимая молот, и на его лице было написано вежливое беспокойство. На лице, но не в глазах. И при виде этих проклятых глаз во мне всколыхнулось красное безумие.
– Ну вот, – проговорил Конрад, – я же сказал вам, что он вот-вот придет в себя; в конце концов, это всего лишь небольшая царапина. С ним бывали вещи и посерьезнее. Теперь все в порядке, О’Доннел, не так ли?
В ответ я смел его с дороги и, издав рык, полный ненависти, набросился на Кетрика. Застигнутый врасплох, он даже не смог защититься. Мои руки сомкнулись на его горле, и мы вместе рухнули на диван. Остальные, закричав от удивления и ужаса, бросились разнимать нас – точнее, отцеплять меня от жертвы, потому что раскосые глаза Кетрика уже начали вылезать из орбит.
– Бога ради, О’Доннел! – воскликнул Конрад, пытаясь разжать мою хватку. – Что на тебя нашло? Кетрик вовсе не хотел тебя ударить. Да отпусти же ты его, идиот!
Яростный гнев на этих людей, моих друзей, моих соплеменников, почти захлестнул меня, и я проклинал их и их слепоту, когда им все же удалось отцепить мои пальцы от горла Кетрика. Он сел, задыхаясь, и ощупывал синие отметины, оставшиеся после моей хватки, а я бушевал и ругался, едва не переборов усилия всех четверых меня удержать.
– Вы глупцы! – кричал я. – Отпустите! Дайте мне исполнить племенной долг! Плевал я на тот жалкий удар – в былые времена он и его сородичи били меня куда сильнее. Слепые болваны, он же отмечен клеймом чудовищ, рептилий, тварей. Как мы истребляли их века назад, так и я должен ныне сокрушить его, растоптать, очистить землю от его проклятой мерзости!
Так я бушевал и рвался, и Конрад прошептал Кетрику через плечо:
– Уходи скорее! Он сам не свой! Явно не в ладах с головой! Беги!..
Ныне, вглядываясь в долины, холмы и темные леса по другую сторону моего видения, я все размышляю. Каким-то образом удар этого проклятого древнего молота вернул меня в другое время и к другой жизни. Будучи Арьярой, я не чувствовал в своем теле иной личности. То был не сон, но случайно вырванная часть реальности, в которой я, Джон О’Доннел, когда-то жил и умер и куда я был перенесен сквозь время и пространство случайным ударом по голове. Время и эпохи – всего лишь шестерни, не подходящие друг к другу. Каждая неотвратимо вращается и не помнит о существовании других. Иногда – очень редко – зубцы совпадают, и тогда фрагменты сценариев смешиваются вместе и позволяют человеку бросить мимолетный взгляд поверх завесы каждодневной слепоты, которую мы зовем реальностью. Я – Джон О’Доннел, и я был Арьярой, который мечтал о славных битвах, охотах и пирах и который умер на окровавленной куче своих врагов в какой-то давно минувшей эпохе. Но в какой эпохе и где?
На последний вопрос я могу ответить. Меняют свои очертания горы, реки, изменяются ландшафты, но меловые холмы остались почти неизменными. Я смотрю сейчас на них и вспоминаю увиденное глазами не только Джона О’Доннела, но и Арьяры. Они и впрямь мало изменились. Разве что великий лес съежился и выродился, а во многих, очень многих местах исчез вовсе. Но именно здесь, на этих самых холмах, Арьяра жил, боролся и любил. А вон в том лесу он умер. Кирован ошибался. Маленькие, свирепые смуглые пикты не были первыми людьми, ступившими на Острова. Здесь жили еще до них. Да – Дети Ночи. Легенда… Что ж, к тому моменту, когда мы прибыли на остров, ныне именуемый Британией, Дети Ночи уже были нам знакомы. Мы встречали их раньше, в прошлых эпохах, и встречи эти получили отражение в наших мифах. Но в Британии мы встретились снова – пикты не уничтожили их полностью.
И пикты не предшествовали нам на много столетий, как полагают многие. Они шли перед нами во время долгой миграции с Востока. Я, Арьяра, знал старика, который шагал по этой вековой тропе; который был рожден на руках золотоволосых женщин во время бессчетных переходов по лесам и равнинам и который в молодости шагал в авангарде переселенцев.
