type="note">[160], установили два вызолоченных стульца – для великого князя и митрополита. Расстелили от стульев и до алтаря дорожку из бархата и камки, означая путь, по которому пойдет молодой правитель. Пышно украсили аналой, на который поставили золотой поднос с инсигниями[161] – великокняжеским венцом, мечом, крестом и скипетром.
– Идут! Ведут!!!
Заволновалось людское море, зашумело многоголосьем и умолкло в почтении, наблюдая величественную процессию, направляющуюся в храм. Впереди всех шел отец Мелетий, окропляя святой водой путь своего духовного сына; за ним шествовал сам будущий великий князь, подпираемый сзади Василием Старицким, как своим ближайшим родственником; ну а за ними следовали и остальные участники предстоящей церемонии, тщательно соблюдающие свои места согласно знатности и родовитости.
– Государю Димитрию Иоанновичу многие лета!..
Трижды провозгласив чествование, поддержанное хоровым пением, диакон уступил место митрополиту киевскому, галицкому и всея Руси Ионе. Благословение, затем общий молебен… Архипастырь литовский вел службу очень прочувствованно, да и сам был весьма воодушевлен, в отличие от остального клира, озабоченного скорыми переменами. При Ягеллонах епископы западнорусской православной церкви имели определенную самостоятельность, их глава поставлялся в сан константинопольскими патриархами и соперничал с митрополитом московским за право добавлять к своему титулу сакральную приставку «и всея Руси». При московских же Рюриковичах сохранение прежней независимости было под большим сомнением. Н-да!.. Одно только утешало литовских иерархов – положение католиков и протестантов было еще хуже. Особенно если вспомнить все слухи о набожности царевича Димитрия и дарованной ему благодати целения. Все же что ни говори, а епископы тоже люди и смотреть на суету папежников и тщетность их усилий им было приятно.
– Пресекновением рода прежних великих князей Литовских, яко же ради сохранения мира и единства, был избран достойнейший из достойных, именем…
Усевшись после молебна на стульцы, первенец царя московского и киевский митрополит по очереди начали говорить – в полной тишине и внимании. Для начала владыко Иона на всякий случай разъяснил присутствующим, зачем они все здесь собрались. Затем его собеседник милостиво согласился занять опустевший трон и принять «на рамена свои» все тяготы правления, после чего архипастырь и подвел итог их неспешной беседе путем провозглашения шестнадцатилетнего юноши новым Великим князем Литовским, Русским и Жмудским.
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!!!
После обряда миропомазания по храму прокатилась слабая, но вместе с тем прекрасно ощущаемая волна благодати. С каждой регалией, возлагаемой на сереброволосого правителя, такие волны становились все сильнее и продолжительнее, пока все присутствующие не впали в молитвенный экстаз. Часть родовитых преклонили колени, знатные литвинки не удержали слез, а давление благодати Господней все нарастало, несло уже не только блаженство, но и боль. После принятия меча из рук великого маршалка все разом прекратилось, оставив после себя странное сожаление и непонятную тоску… Ненадолго. Стоило владыке Ионе отвести великого князя к тумбообразному резному трону, накрытому парчой, усадить в него и подать скипетр, как всех присутствующих придавило еще сильнее. Точнее сказать, почти всех: боярыня Дубцова Евдокия Фоминишна, жена сотника черной стражи и по совместительству личная челядинка синеглазого властителя, никакого давления не ощущала. Касания ласкового ветерка, и не более того, ну разве что в последний раз ощутимо потеплел массивный рубиновый браслет на ее тонком запястье.
– Возрадуемся же, и возблагодарим…
Надо сказать, что хотя статная красавица и разделяла окутавший всех и каждого благоговейный восторг, вместе с тем она умудрялась размышлять и на иные темы. Например, успела сравнить канон венчания на великокняжеский престол в Троицком храме с тем, который проводили при миропомазании ее соколика в младшие соправители Русского царства, чисто по-женски решив, что в московском Успенском соборе все было красивее и торжественнее. Еще Авдотья мимоходом вздохнула о тех заботах, что свалились на нее в связи с переездом из уютных теремных покоев Кремля в холодные палаты Большого дворца Великих князей Литовских[162]. Вот уж правду говорят, что один переезд равен двум пожарам!.. Старая дворцовая челядь, прислуживающая еще Сигизмунду Августу и его властной матушке королеве Боне, по большей части осталась на своих местах, полностью сменили только поваров, ключников и стражу…
– Многие лета государю Димитрию Иоанновичу!!!
Встрепенувшись, боярыня обнаружила, что умудрилась прослушать не только окончание церемонии, но и приглашение великого князя всем присутствующим пожаловать на пир в честь его «возвышения мечом»[163]. Демонстративно поправив пояс с увесистым клинком, государь московский и литовский двинулся вперед, а за его плечами, укрытыми
