седельных пистолей. Однако в жизни случается всякое… Поэтому тем, кто все же смог пробиться для схватки накоротке, было приуготовлено знакомство с тяжелым палашом[165]. Ну или увесистой саблей, на конечный результат это все равно никак не влияло.
Вид у черной стражи получился настолько внушительным и грозным, что вскоре по прибытии в стольный город Литвы к боярину Дубцову обратились сразу три десятка обедневших панцирных бояр[166] на предмет того, чтобы служить под его началом. Постепенно число таких охотников перевалило за две сотни, и все шло к тому, что Петр Лукич вскоре возвысится до тысяцкого – вот только для Авдотьи это означало лишь то, что ее милый опять будет пропадать на службе! Вздохнув и прогнав прочь мысли об одиноких ночах в холодной постели, она внезапно порозовела. На губах расцвела нежная улыбка, забилось часто-часто сердечко и словно сами по себе пришли на память те ласково-бесстыдные слова, что Петруша шептал ей на супружеском ложе. Его смелые руки, и…
– Матушка-боярыня, прибыли.
Злость на Манефу, прервавшую сладостные мечтания, была так велика, что боярыня едва не вцепилась ей коготками в лицо.
– Ты!..
Издав неясный горловой звук, Евдокия Фоминишна с явственным усилием остановилась.
– Прочь с глаз моих!..
Сжав руки в кулачки и пообещав самой себе обязательно заменить негодную служанку, женщина перекрестилась и забормотала быструю молитву – ей определенно стоило укрыться в тишине и спокойствии личных покоев Митеньки. Подальше от досаждающей дворни, суеты и раздражающего шума коронационных торжеств, буквально заполонившего весь Нижний замок. Да, определенно так! Шагая по внутренним дворцовым переходам, боярыня Дубцова успокаивалась, а заодно вспоминала, как знакомилась с Большим дворцом три месяца назад. При короле Августе Сигизмунде Втором родовое гнездо Великих князей Литовских было украшено богатой коллекцией картин и гобеленов, дорогим оружием и охотничьими трофеями, изысканной мебелью итальянских и испанских мастеров… Увы, но времена безвластия не самым лучшим образом сказались на внутренней обстановке дворца. Разумеется, нельзя было сказать, что все растащили и разворовали – конечно же нет! Верховная Рада строго следила за дворней и друг за другом, не допуская подобного непотребства. Но все же некоторая толика особо ценных гобеленов, богато изукрашенного оружия и рукописных жемчужин великокняжеской либереи нашла себе новых хозяев. Из числа тех, кто в этой самой Раде и заседал.
– Ох, ну наконец-то…
Когда Авдотья добралась до личных покоев великого князя, то первым же делом избавилась от своих сафьяновых полусапожек – новых, красивых, очень дорогих и вместе с тем уж-жасно жарких! Распахнула створки небольшого окна, немного походила по отдающему приятным легким холодком полу, мимоходом глянув на великокняжеское ложе – места на коем только-только и хватало, чтобы умоститься ее соколику и его рыжей наложнице. Ну, может, и еще бы одна-две девицы поместились, но это уже получился бы сущий разврат… Отчего-то вспомнив плотное и местами очень твердое тело супруга, Авдотья порозовела и смущенно фыркнула.
– Да что это сегодня со мной?..
Сотворив краткую молитву, статная красавица раздраженно потерла виски, после чего решила поискать спокойствия и равновесия духа в привычном и давно уже любимом занятии. То есть неспешном чтении печатных и рукописных книг. Надо сказать, что у боярыни Дубцовой даже в этом сомнительном (особенно с церковной точки зрения) занятии были свои предпочтения: больше всего ей нравилось впитывать в себя одинаково-ровные строчки отпечатанной на белой «царской» бумаге новой скорописи, попутно разглядывая искусные рисунки-иллюстрации. На втором месте были рукописные сказки посольских дьячков о странах заморских, ну или купцов – об их торговых путешествиях. На третьем давно и прочно укоренились переводы разных чужеземных книг, коими в учебных (или личных) целях занимались младшие дети в царской семье. Царевич Иоанн, к примеру, увлекался вроде бы скучными для любой женщины трактатами о военных искусствах, в которые нередко входили и жизнеописания великих полководцев и завоевателей. Александр Македонский, разгромивший громадную империю персов; Ганнибал Карфагенский, едва не поставивший на колени гордый Рим; правитель гуннов Атилла, всего за двадцать лет огнем и мечом создавший державу, простирающуюся от Рейна до Волги; султан Мехмед Второй, взявший на копье Константинополь и переименовавший столицу православия в басурманский Истамбул… Их деяния удивляли и ужасали в равной мере.
В отличие от среднего брата, младший царевич Федор к делам воинским был почти равнодушен, зато неподдельно интересовался каменным зодчеством[167] и златокузнечным [168] делом. Его переводы были по большей части скучны и непонятны, но вот рисунки на полях и свободных страницах
