– Вот и славно. Почитаешь мне из во-он той книжицы?
Раскрыв по закладке небольшой томик со стихами какого-то итальянского поэта, Гуреева погладила кончиками пальцев небольшую миниатюру-иллюстрацию. Присела обратно, вздохнула и неожиданно даже для самой себя призналась:
– Я скучаю по нашему господину.
Разом поскучнев, Домна замерла на месте. Затем едва заметно кивнула, подтверждая, и она тоже.
– Ты же слышала Евдокию. Скоро…
Глава 11
Дон-дон, дон, дили-донн!
Ранним сентябрьским вечером, под размеренную перекличку звонкоголосых колоколов, в узкие улочки Китай-города втягивалась змейка небольшого конного отряда. Пристроившиеся друг за другом жеребцы без всяких понуканий потихонечку прибавляли ход, чувствуя скорый отдых, заботливый уход и ясли, полные вкусного овса. А их хозяева смотрели по сторонам, то и дело натыкаясь на следы недавно отгремевшего празднования большой победы Русского царства над Крымским ханством – победы сколь неожиданной, столь и приятной. Крестились на каждую церквушку и храм, переглядывались, тихонечко вздыхая об упущенной возможности хорошенько повеселиться… Служба, чтоб ее!
– Дорогу, православныя!..
Отблески закатного солнца на полированном металле шлемов и составных кирас; заметно уставшие скакуны, по самую грудь запачканные липкой дорожной грязью; выделяющиеся светлой бронзой на фоне темных (и тоже порядком заляпанных) одеяний шары-противовесы пистолетных рукояток, торчащих из седельных кобур; предвкушение скорого отдыха на лицах всадников… У всех, кроме молодого предводителя отряда. Этот даже после долгой скачки взирал на мир с высокомерным превосходством и привычной, впитанной еще с материнским молоком властностью.
– Стой!.. Кто такие?!
Скорое окончание долгого пути возвестил не окрик бдительного десятника воротной стражи Кремля, и даже не стихающий голос множества московских колоколов. Когда мягкие шлепки конских копыт по уличной грязи сменились звонким цоканьем подков по новенькой гранитной брусчатке Красной площади – вот тогда и стало понятно, что они почти уже дома!
– А!.. Доброго здравия и долгие лета княжичу Мстиславскому. Убирай рогатку, служивые!
С большим чувством перекрестившись на надвратную икону Фроловской башни[199] и осадив дернувшегося было вперед жеребца, Федор вернул отделанную парчей и куньим мехом шапку на голову. Чинно и неторопливо проехал заполненную сумраком воротную арку, затем чуть пришпорил своего венгерца-пятилетку и тут же отпустил повод – умный Ветерок и без того угадывал все желания хозяина, самостоятельно лавируя меж стопок пиленых каменных плит и высоких куч песка, щебня и глины. Мелькнули и исчезли позади копошащиеся мастеровые, отпрянула и прижалась к забору пара дворцовых служек, залаяли цепные псы на родном подворье…
– Радость-то какая! Федор Иванович вернулся!!!
Бросив поводья чуть ли не в лицо подскочившему конюху, девятнадцатилетний Гедиминович взлетел по крутым ступенькам в терем – так, словно бы и не проделал долгий путь, а всего лишь ненадолго отлучался. Быстрым шагом миновал несколько темных горниц и переходов, оттолкнул в сторону замешкавшегося холопа и без спроса толкнул низенькую дверь…
– Федька?!
Отец, растерянно выронив из руки какую-то грамотку, тут же вздел себя на ноги и сделал неловкий шаг вперед.
– Батюшка!..
Прижав первенца и наследника к себе, мужчина длинно вздохнул и замер на несколько долгих мгновений…
– Ну, будя. Эй, кто там!
Не отрывая взгляда от сына, глава семьи выдал посунувшемуся в дверь слуге немногословные распоряжения насчет мыльни и организации небольшого праздничного стола – на двоих.
– А где мачеха, братья, сестры?
Примериваясь, как бы ему сесть обратно, Иван Федорович лишь отмахнулся:
– Мать с девками и Васькой в Кунцевой вотчине, послезавтра возвернутся. Петька да Ванька Большой – с царевичем Иоанном, крымский полон в Москву ведут. Ванька Меньшой в Коломенском дворце уже с седмицу торчит, подле царевича Федора.
Умостив седалище на короткой лавке, мужчина довольно выдохнул:
– Уф!
Заметив тревожный взгляд наследника, князь погнал его в мыльню, а сам быстро разделался с оставшимися делами и неспешно
