проследовал в трапезную. Где после недолгого ожидания и увидел вновь своего первенца, приятно удивившись его изрядному аппетиту, и в особенности – полному равнодушию к кубку с хмельным медом, специально выставленным на стол. Не забыл, значит, наставлений отцовских и заповедей церковных!
– Совсем ты у меня взрослый стал.
Не отрываясь от подкопченной щучки, Федор недоуменно вскинул брови, на что родитель весьма выразительно огладил густую, но при том ухоженную растительность на своем лице.
– А что же государь, тоже с голым подбородком ходит?
Утерев рушничком небольшие усы, княжич выдал подтверждающий кивок, на что князь как-то неопределенно вздохнул:
– Дед его, великий князь Василий, ради второй жены бороду и вовсе сбрил… М-да.
Поглядев, как сын расправляется с остатками рыбы, отец пододвинул к нему лепешки с корицей, пироги с белорыбицей и духмяный ржаной квас с медом.
– Надолго государь отпустил?
С сомнением потыкав указательным пальцем пышный пирог, младший Мстиславский решил, что в принципе он уже наелся.
– До весны, батюшка. А потом мне путь дальний – в землю италийскую, французскую, баварскую, в Нидерланды гишпанские.
Неподдельно удивившись и даже слегка встревожившись, родитель проявил вполне закономерное любопытство – куда это Великий князь Литовский гонит его чадушко и по каким таким надобностям?
– В королевстве Сицилийском мне надобно сыскать трех розмыслов, и наособицу – философа и алхимика Джамбаттисту[200], написавшего трактат под названием «Естественная магия». В рукописи той сказано, как лить стекло для труб подзорных…
Отхлебнув кваса, Федор довольно фыркнул и облокотился на стол.
– В общем, найти этого фрязина и пригласить на Русь. У франков должно мне любыми путями переманить на службу к государю знатного медикуса Амбруаза Паре[201]. Димитрий Иоаннович с этим доктором давно уже переписывается, так что с божьей помощью и это дело я справлю.
Долив себе холодного напитка, молодой Гедиминович в несколько глотков опустошил кубок и в полном блаженстве откинулся на спинку стульца.
– В курфюршестве Баварском, в городе Аугсбурге, велено мне найти ростовщиков Фуггеров и передать им приглашение от Димитрия Иоанновича.
Шевельнувшись на месте, отчего рана на ноге слегка заныла, князь быстро уточнил:
– Как государя Московского или Великого князя Литвы?
– Второе, батюшка.
Глубоко задумавшись, хозяин дома поводил резной ложечкой в мисе с черной икрой и отстраненно заметил:
– Этой весной государев зодчий Конев подле деревни Воробьево две башни начал ставить, с крышей мудреной, чтобы за ночным небом было сподручно наблюдать. Архипастырь Филипп, как узнал об этой затее, был очень недоволен, пока великий государь прилюдно не указал, что башни те строятся не ради занятий астрологией богопротивной.
Не понаслышке зная, как правитель Руси любит составлять разные гороскопы и глядеть в звездные карты, Федор позволил себе скептическую усмешку.
– Вот-вот, и митрополит так же не поверил, до тех пор, пока на следующем же заседании Думы не огласили указ о создании царской часовой мануфактуры на Воробьевых горах. В указе том промеж прочего расписано, что собранные часы обязательно отправлять в звездочетные башни, дабы по механике небесной выверять и налаживать их ход.
– О как!..
– Вот и мнится мне, что Джанбаттиста Фрязин, за коим ты поплывешь, в тех самых башнях и засядет.
Задумчиво угукнув, молодой мужчина отщипнул крохотный кусочек румяной корочки лепешки и закинул его в рот, по-прежнему внимательно слушая отца.
– Нидерланды гишпанские… Плавали туда уже дьяки посольские. И в Венецию, и в Англию – корабелов тамошних сманивать. Все зазря, у них там меж собой уговор: не давать Руси флот завести.
Сбив кончиком ложки верхушку янтарно-зернистой горки красной икры и воткнув затем резную деревяшку до середины в икру щучью, Иван Федорович по примеру сына откинулся на спинку стульца.
– Дьяк Щелкалов мне как-то жаловался – вроде бы он там с одним мастером добрым сговорился, тот уж и семью собирать
