у одного. Посчитать гвозди на одной из их дубинок. Восемь с половиной. Времени хватает даже на то, чтобы подумать, что, дескать,смешно, что на ум не приходит ничего полезного. Такое впечатление, будто он стоит где-то в стороне от самого себя и думает, чтоже следует сделать дальше, но чувствует, что это от него, в общем-то, не зависит. И самое странное, что такое – ощущение это – впоследнее время происходило с ним так часто, что он научился распознавать его появление. Тот миг оцепенения и полнойрастерянности перед тем, как мир рухнет.
Он чувствовал щекой поцелуй холодного ветерка – это Жужело широким движением косаря взмахнул своим мечом. Передний неуспел даже пригнуться. Оплеуха, нанесенная не вынутым из ножен клинком, сбила его с ног, перевернула кубарем в воздухе ивмазала вверх тормашками в стену хижины. Рука Зобатого без какой-либо команды от головы обнажила меч. Жужело метнулсявперед и, выбросив руку, так ударил рукоятью меча в рот второму, что во все стороны полетели целые и раскрошенные зубы.
Широко раскинув руки, он рухнул во весь рост навзничь, как срубленное дерево, а третий попытался поднять дубину. Зобатыйударил его в бок; сталь с влажным глухим звуком разрубила мех и плоть, выбросив волну крови. Человек качнулся вперед, сложилсяпополам, открыл рот и оглушительно завизжал, выпучив глаза. Зобатый клинком расколол его череп надвое; рукоять меча дернуласьв его ладони, крик завершился изумленным писком. Тело вытянулось на земле, кровь из разрубленной головы хлынула прямо набашмаки Зобатого. Похоже, что он даже раньше времени обзавелся красными носками. Вот тебе и не убивать никого безнеобходимости, вот тебе и тихо, весенний ветерок…
– Мать твою!.. – буркнул Зобатый.
Теперь-то время помчалось вскачь, и сделалось очень неуютно. Мир тоже помчался, раскачиваясь, и дергаясь, и швыряя во всестороны комья грязи. Кричали люди, лязгал, сталкиваясь, металл, в ушах ревели его собственное дыхание и рокочущий стук егособственного сердца. Он оглянулся через плечо, увидел, как Йон отразил щитом удар палицы и, громко взревев, зарубил противника.Не успел Зобатый снова посмотреть вперед, как – мертвые знают откуда – прилетела стрела и с громким щелчком вонзилась в стенупрямо перед ним. Он чуть не попятился от неожиданности, но сзади него оказался Жужело и так пнул его под зад, что он рухнул инабрал полный рот грязи. Пока он поднимался, на него налетел еще один противник – лицо с бешено раззявленным орущим ртом ивсклокоченная шевелюра заслонили все на свете. Зобатый закрылся щитом и начал поворачиваться, но тут из ниоткуда возникГордяй и пырнул набегавшего поганца ножом в бок. Тот вскрикнул и споткнулся. Зобатый отрубил ему полголовы; лезвие, громкозвякнув, раскололо кость и ткнулось в землю. Рукоять чуть не вылетела из потного кулака.
– Шевелитесь! – крикнул он, не очень понимая, к кому обращается, и стараясь вырвать увязший в земле клинок. Мимопромчался Весельчак Йон с окровавленным топором и оскаленными в безумной ухмылке зубами. Зобатый поспешил за ним, а следомЖужело – лицо бесстрастное, взгляд скачет с одной хижины на другую, в одной руке меч, так и не вынутый из ножен. За угол лачуги,на просторную площадку, заваленную навозом, смешанным с рубленой соломой. По одну сторону в большом сарае хрюкали иповизгивали свиньи. По другую сторону возвышался длинный дом, украшенный резными фигурами; к широкому распахнутомудверному проему, в котором была видна лишь темнота, вели ступени.
Через площадку на них бежал рыжеволосый мужчина с лесорубным топором в кулаке. Чудесница спокойно всадила стрелу ему вщеку с расстояния в шесть шагов, но он не сбавил хода, лишь прижал к лицу свободную руку и чуть не наткнулся на нее. Она сбоевым кличем шагнула ему навстречу, взмахнула мечом и одним ударом отсекла ему голову. Голова, разбрызгивая кровь,завертелась в воздухе и улетела за ограду свинарника. Зобатый мимоходом подумал: вдруг бедняга все еще понимает, чтопроисходит…
Затем он увидел, что тяжелая дверь медленно закрывается, увидел бледное лицо у края створки.
– Дверь! – взревел он и ринулся туда, сначала хлюпая по грязи, а потом тяжело топая по гулким деревянным ступеням. Он успелсунуть окровавленный грязный башмак в щель, и тут же дверь захлопнулась с такой силой, что его ногу прострелило болью, глазавыпучились. – Мать вашу! Моя нога! – взвыл он.
Дюжина, если не больше, мужиков из клана Лисы, собравшихся к тому времени в конце двора, рычали и хрюкали громче ипротивнее, чем свиньи. Они размахивали зазубренными мечами, топорами, корявыми дубинками, кое у кого были щиты, передний жекрасовался в ржавой кольчуге со свисающим лохмотьями нижним краем, и в его растрепанные волосы были вплетены грубосработанные серебряные кольца.
– Назад! – Перед ними возвышался Жужело, держа в вытянутой руке свой меч рукоятью вверх, будто это был какой-томагический амулет, призванный отражать зло. – Назад, и вам не придется умереть сегодня.
Тот, что в кольчуге, сплюнул и прорычал на ломаном северном наречии:
– Покажи нам свое железо, вор!
– Покажу, раз ты этого хочешь. Смотри на Меч мечей – больше ты ничего в жизни не увидишь. – И Жужело вынул свое оружиеиз ножен.
Этому мечу присвоили добрую сотню имен: Бритва рассвета, Могильщик, Кровавый жнец, Высочайший и Нижайший, Скак-анг-гаиок, то бишь Разлом мира, На языке долины и так далее, но Зобатый вынужден был признать, что он представлял собой ничем непримечательную полосу металла. Не вспыхнуло пламя, не разлился золотой свет, не запели в отдалении трубные звуки, клинок дажене сверкнул зеркальным блеском. Лишь чуть слышный шорох, с которым вырвалось на свободу из покрытых многолетними пятнамикожаных ножен длинное лезвие тускло-серого, точь-в-точь как влажный сланец, цвета, без какой-либо блестящей отделки илиукрашений, если не считать какого-то поблескивающего узора, выгравированного около простой ничем не примечательнойкрестовины.
Но у Зобатого были иные заботы, кроме как выяснять, достоин ли меч Жужела сложенных о нем песен.
– Дверь! – визгливо крикнул он Йону, цепляясь за край створки левой рукой, на которой так и висел щит, и вслепую размахиваямечом в щели между створкой и притолокой. – Моя нога, мать вашу!
Йон с ревом взбежал по ступенькам и саданул в дверь плечом. Она неожиданно поддалась, соскочила с петель и придавила тогоболвана, который пытался закрыть ее. Йон и Зобатый ввалились в помещение, где было темно, как в поздние сумерки, и плавалнеприятно сладковатый дым. На Зобатого надвинулось какое-то пятно, он инстинктивно вскинул щит и почувствовал, как что-то ссилой ударилось в него и ему в лицо брызнули щепки. Потеряв равновесие, он врезался во что-то еще; загремел металл, захрустелабьющаяся глиняная посуда. Из полумрака возникло призрачное лицо, под которым громыхало ожерелье из зубов. Зобатый рубанулмечом, потом еще и еще, и человек с залитым кровью покрытым белой краской лицом осел на землю.
Зоб кашлял, рыгал, снова кашлял, всматривался, мигая, в смердящий мрак и держал меч наготове. Он услышал, как взревелЙон, услышал глухой удар топора, угодившего в плоть, и чей-то визг. Дым слегка рассеялся, и Зобатый смог наконец более-менеерассмотреть зал. В яме-очаге полыхали угли, заливавшие паутину украшенных резьбой стропил и балок мутным красным иоранжевым светом, сталкивавшим друг с дружкой движущиеся тени, вводя в обман глаза. Здесь было жарко, как в аду, и к тому жевоняло, как в аду. Стены покрывала ветхая драпировка – изодранная парусина, испещренная нарисованными отметками. В дальнемконце лежала плита черного камня, на ней стояла грубая статуя, в ногах у которой поблескивало золото. Чаша, решил Зобатый.Кубок. Туда он и направился, пытаясь щитом отодвинуть темноту подальше от лица.
– Йон! – крикнул он.
– Зобатый, где ты?
Невесть откуда донеслась какая-то странная песня. Слов ее Зобатый не понимал, но их звучание ему не понравилось. Оченьдаже не понравилось.
– Йон?
И из-за каменной плиты внезапно выскочила человеческая фигура. Зобатый вытаращил глаза, попятился и чуть не свалился вяму, где горел огонь.
Человек был облачен в изодранную красную хламиду, из-под которой торчали длинные жилистые руки, был густо намазанкраской, сквозь которую проступал бисерный пот, а лицо его было скрыто черепом какого-то зверя с витыми черными рогами, отчегочеловек в красном казался при мятущемся свете дьяволом, вырвавшимся прямо из ада. Зобатый прекрасно понимал, что это маска,но когда на него из дыма внезапно надвинулась эта фигура, когда он услышал странную песню, гулко доносившуюся из-под черепа,то почувствовал, что не может сдвинуться с места от страха. Он даже меч свой не мог поднять. Просто стоял, дрожа всем телом ичувствуя, что каждая мышца растекается, словно вода. Он никогда не был героем – что уж тут скрывать, – но никогда прежде неиспытывал такого страха. Даже в Иневарде, когда он видел, как к нему с безумным видом, с головы до ног залитый чужой кровью,пробивался Девять смертей. Сейчас он, беспомощный, стоял совершенно неподвижно.
– Фух… фух… фух…
Жрец, подняв одну длинную руку, подходил все ближе. В раскрашенных пальцах он держал какой-то предмет. Кривую деревяшку,чуть светящуюся тусклым светом.
Вещь. Та самая вещь, за которой они явились сюда.
Тут деревяшка засветилась ярче, еще ярче, так ярко, что ее корявое очертание словно выжглось в глазах Зобатого, а звукпесни лился ему в уши, и вскоре он не слышал ничего, кроме него, не мог думать ни о чем, не видел ничего, кроме этого предмета,слепяще яркого, как солнце, предмета, который мешал ему дышать, сламывал его волю, совсем остановил его дыхание, отрезал…
Трах! Топор Весельчака Йона расколол пополам рогатый звериный череп и разрубил скрытое под ним лицо. Хлынувшая кровьзашипела на углях в яме-очаге.
