Зобатый почесал бурую бороду.
– Даже и не знаю, что сказать, вождь.
Четверть Бетодова войска расположилась за воротами. Люди собрались кучками возле своих палаток, готовили еду, выпивали,расчесывали струпья, разыгрывали в кости трофеи вчерашнего боя или просто нежились на солнышке. Увидев его, они принялиськолотить щербатыми клинками по мятым щитам и загорланили:
– Вождь! Наш вождь!
– Бетод!
– Еще одна победа!
Он подумал о том, долго ли они будут славить его, если сражения продолжатся, а победы прекратятся. Надо полагать, недолго.Во имя мертвых, неужели у него не было ни одного успеха, который он не мог бы истолковать как неудачу?
Палатка Логена стояла поодаль от прочих. То ли он сам решил обосноваться в стороне от остальных, то ли поставил палатку гдепришлось, а все остальные предпочли выдержать расстояние – это трудно было угадать. Но, так или иначе, она стояла поодаль.Если поглядеть со стороны, то нипочем не угадаешь, что она принадлежала самому страшному человеку на всем Севере. Большое,бесформенное, заляпанное грязью сооружение с хлопающими на ветру тронутыми плесенью парусиновыми полотнищами.
Ищейка сидел у остывшего кострища подле мотающегося входного полотнища и подрезал оперенье стрел. Сидел истово, каклюбой пес сидит у хозяйской двери. Бетоду было жаль его, что бы люди ни говорили, и сейчас он тоже испытал всплеск сочувствия.Он и сам был тесно связан с Девятипалым, но уж, конечно, далеко не столь прочно, как этот несчастный дурачок.
– Где остальной сброд? – осведомился Бетод.
– Тридуба повел их на разведку, – ответил Ищейка.
– Вернее сказать, что они ищут место, где им можно было бы укрыться от собственного позора.
Ищейка несколько мгновений смотрел на него снизу вверх, но без тени благоговения.
– Может, и так, вождь. Я думаю, что каждому из нас есть чего стыдиться.
– Подожди здесь, – буркнул Бетод Зобатому, хотя ему как раз хотелось войти в палатку с сопровождающим, и шагнулвперед.
– Я не стал бы сейчас заходить туда, – сказал Ищейка, начиная подниматься с земли.
– А тебе и не надо, – отрезал Бетод, совершенно не желавший еще раз набираться смелости и повторно тащиться сюда. Онглавный и будет вести себя, как подобает главному. Он отбросил в сторону полог входа и крикнул: – Девятипалый!
Глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к затхлому полумраку. За это время он успел почуять резкую воньнемытых тел и услышать аханье, ворчанье и шлепки кожи о кожу.
Потом он увидел Девятипалого: тот, совершенно голый, стоял на коленях на куче старых облезлых шкур, на его спине вздулисьмышцы, голова до предела вывернута в попытке взглянуть назад поверх могучего плечища. На щеке у него красовался новыйблестящий черный шрам в окружении неровных стежков. Глаза были широко раскрыты, зубы оскалились по-звериному, и в первыймиг Бетод подумал, что он сейчас ринется на него, стремясь убить.
Но лицо, пересеченное свежим шрамом, тут же расплылось в нахальной улыбке.
– Ну, вождь, ты или войди, или выйди, но не стой на пороге, а то мне прямо в ж… дует.
Только тут Бетод разглядел женщину, которая на четвереньках стояла перед Девятипалым, прижатая к нему задом; проникшийв палатку дневной свет позволял увидеть и грязные сальные волосы, и пот на щеке.
Бетод мог бы найти тысячу причин для того, чтобы уйти. Но Гремучая Шея уже отправился в путь. Дело нужно было сделать, исделать безотлагательно.
– Проваливай, – сказал Бетод женщине. Вместо того чтобы немедленно повиноваться, та обернулась, ожидая словДевятипалого.
Тот пожал плечами.
– Слышала, что сказал вождь?
Пусть Бетод был вождем Карлеона и Уффрица, победителем в двух дюжинах сражений и считался величайшим военачальникомсо времен Скарлинга Простоволосого. Но Логен Девятипалый уже несколько последних лет наводил на него ауру страха. Ауру смерти.Такую же, как и та, что окружала Шаму Бессердечного, только сильнее, и с каждым выигранным поединком, с каждым убитымчеловеком эта аура усиливалась.
Там, куда могли дотянуться руки Девяти Смертей, господином был он.
Женщина вскочила и, проскочив мимо Бетода, поспешила вон из палатки, подхватив на бегу одежду, но даже не задержавшись,чтобы набросить на себя хоть что-нибудь. Одним мертвым ведомо, какое облегчение она могла испытывать. Бетоду нужно былолишь поговорить с Девятипалым, но и то у него живот подтягивало от волнения. А уж представить себе, что может испытыватьженщина, которой он овладевает, он просто боялся. Он бросил один, последний, тоскливый взгляд на дневной свет и позволилпологу упасть и запереть его в полумраке вместе со старым другом. Старым врагом.
Девятипалый растянулся на спине поверх грязных шкур, как будто находился один, с широко раскинутыми руками и ногами; неуспевший совсем обмякнуть член свесился набок.
– Нет ничего лучше, чем вдуть средь бела дня, верно? – обратился он к потолку палатки.
– Что? – Бетод немало гордился тем, что его никогда и никто не мог застать врасплох. Но в последние дни Девятипалый едва лине каждым своим высказыванием выводил его из равновесия.
– Вдуть. Потрахаться. – Он приподнялся на локте. – Вождь, ты трахаешься?
– Есть у меня такое в планах.
Девятипалый сморщил нос.
– Что-то здесь воняет потрахушками.
– Это от тебя.
– Э-э?.. – Девятипалый понюхал собственную подмышку и вскинул рассеченную несколькими шрамами бровь в знак согласия. –Так вот, тебе следует потрахаться. Днем. Или еще когда. У тебя вид встревоженный.
– Я встревожен, потому что половина Севера желает моей смерти.
Логен осклабился в ухмылке.
– Моей смерти желает весь Север. Но ведь ты не видел, чтобы я хмурился, верно? Если что и можно сказать о ЛогенеДевятипалом, так это то, что он всегда смотрит на жизнь со светлой стороны. – Бетод скрипнул зубами. Не услышь он эту фразусейчас, ему не пришлось бы долго ждать ее. – И у твоей жены, когда я видел ее давеча, тоже был встревоженный вид. Вчера, чтоли? Или позавчера? И кому, вообще, нужна женитьба без траха? В этом весь ее смысл.
Бетод не знал, что на это ответить. Из-за духа, стоявшего в палатке, у него путались мысли.
– Ты взялся, что ли, объяснять мне, что такое женитьба? Ты?
– Мудрость есть мудрость, независимо от того, из какого источника она почерпнута, согласен? В смысле, человек может бытьлибо е…рем, либо бойцом, так я все-таки больше боец. Если что и можно сказать о Логене Девятипалом, так это то, что он боец, нопотрахушки скрашивают жизнь…
– Сюда едет Гремучая Шея, – перебил его Бетод.
– Сюда?
– Да.
Девятипалый нахмурился.
– Тогда, пожалуй, мне стоит одеться.
– А это мысль.
Но, к сожалению, она так и осталась мыслью. Логен подтянул колени к лицу и с быстротой змеи взлетел на ноги, выпрямился вовесь рост, вытянул руки и растопырил пальцы. Свои девять пальцев и, конечно, обрубок.
Бетод сглотнул. Он готов был поклясться, что этот негодяй стал еще больше. Он и сам был не маленький, но Девятипалыйвозвышался над ним на полголовы – масса перекрученных шрамов, мышц и твердых, словно деревянные, сухожилий, похожая намашину для убийства, которой создатели не позаботились придать приглядный вид. И поза его являла собой гордыню, и ненависть, ипрезрение ко всему миру и всем и каждому, кто в нем существовал. Презрение и к Бетоду, который вроде бы был его вождем.
Бетод вновь подумал о том, что следовало бы сделать то, чего хочет Урси. Убить Девятипалого. Он подумывал об этом еще современ штурма Хеонана, где Логен вскарабкался по обледенелым скалам и пролил немерено крови горцев, хотя приказ был совсемдругим. И пока опьяненные победой глупцы славили его отвагу и складывали плохие песни о его воинском мастерстве, Бетод былвынужден ломать голову по поводу того, как избавиться от кровожадного безумца. Кого он мог бы послать сделать это и когда? Ножив ночной тьме; удастся ли такое сделать? Разделаться с бешеным псом, прежде чем тот укусит хозяйскую руку. Или, может быть,отхватит хозяину голову.
И все же… и все же… они ведь друзья, верно? Бетод в долгу перед ним, разве не так? И ведь существуют правила, так ведь? Егоотец часто повторял, что мужчина обязан платить по своим счетам.
И, помимо всего прочего, грызло Бетода еще одно сомнение. Что, если дело сорвется? Что, если Девять Смертей выживет и самзаявится по его душу?
– Говоришь, Гремучая Шея сюда едет? – Девятипалый направился к столу, сделанному из старой двери; на каждом шагу его
