Плющ обернулся и принял из рук Йодура шлем с наносником и выкружкой для глаз, похожий на стальную полумаску.
– Шлем я тебе не дарю – попользуешься и вернешь. Нельзя, чтобы в бою тебя узнал сэконунг или этот, как бишь его… Шимон херсир. Тогда тебе не жить. И запомни накрепко: вперед не лезь! Прибьют и не заметят. Понял? Рано тебе еще в первом ряду биться. Да и во второй я тебя не пустил бы. Рано. Мясом затяжелей сперва, шкуру нарасти, потом уже в атаку бросайся. На-ка, натяни сначала.
Костя натянул на голову подшлемник, похожий на смешную меховую шапочку, а сверху надел шлем. Как раз. Нет, можно было бы и потуже, конечно, но ничего, не слетит – и кожаные нащечники удержат, и ремешок под подбородком. Слава богу, ремешок был мягким.
Викинги переговаривались:
– Зимы две назад Гунульф выжег два стойбища в Холодном Краю…
– Мехов не дали местные?
– Дать-то они дали, но сэконунгу мало показалось.
– Жадный он.
– Не то слово! За шкурку удавиться готов.
– Зато как Гунульфу хвост подпалили в Скирингсалле!
– Да-а! Гудрёд Охотник дал им жару. Тогда у сэконунга чуть ли не полсотни бойцов отправилось в Вальхаллу!
– В Хель они отправились…
– Сейчас мы и Гунульфу дорогу туда укажем!
– Хо-хо-хо!
– Га-га-га!
– Тихо, вы, – проворчал хевдинг, впрочем, довольно-таки добродушно. – Расшумелись… Давай к пристани.
Костя со всеми покинул воинскую избу-гридницу, примыкавшую к длинному дому, служившему конунгу дворцом, и направился к Сильбрвику.
Викинги не маршировали вдоль по улице, печатая шаг, а топали вразнобой большой, дружной компанией, где все знали всех настолько, что легко доверяли друг другу самое ценное – жизнь.
У причалов не осталось ни единой лодчонки, все были эвакуированы подчистую. Лишь два драккара Хьельда конунга – «Цверг» и «Йотун» – тыкались носами в мостки, дожидаясь своих экипажей.
Костю определили на «Йотуна».
– Слушай меня! – возвысил голос Йодур. – Напоминаю всем, а тебе, Гуннар Длинный Меч, особо, – наше дело не потрошить людей сэконунга, а разозлить! Пущай остервенеют и кидаются за нами, нам того и надо. Поняли?
– Поняли, – буркнул Гуннар. – Все равно ж кой-кому потроха выпустим…
– А я что, – хмыкнул Беловолосый, – против, что ли? Выпускай! Только меру знай. А как крикну: «Спасайся!», все чтоб обратно кинулись!
– Ага, – проворчал Длинный Меч, – чтоб Гунульф подумал, будто трусы мы…
– Да! – рявкнул хевдинг. – Именно для этого!
– Смеяться будут, – бубнил Гуннар.
– Вот как заманим этих хохотунчиков, да усечем им головы, вот тогда пущай и смеются – обрубками! Все, тихо! Весла на воду!
И вновь Плющ ворочал тяжелое весло, в этот раз на пару с худым и бледным парнем, имевшим милое прозвище – Хальвдан Убийца. Далеко, впрочем, драккары не уходили, поджидая неприятеля.
И вот над заливом разнесся голос впередсмотрящего:
– Иду-ут!
Надо ли говорить, насколько громадным было облегчение, испытанное Плющом?
Не зря, стало быть, весла ворочал от самого Стьернсванфьорда, не зря от молодцев Беловолосого бегал.
– Вон они! – крикнул Хальвдан.
Из-за северного мыса выплывали корабли, подгоняемые ветром. Один… Два… Три… Пять боевых единиц.
– Ага! – встрепенулся Йодур. – Потихоньку подгребаем к «Черному лебедю»!
– Поняли мы…
Объединенная эскадра сэконунга входила в залив, перестраиваясь на ходу: драккары шли по середке, снекки – на флангах. Вскоре корабли оказались достаточно близко для того, чтобы Костя разглядел вымазанный красным щит, поднятый на мачту «Черного лебедя», – это был знак угрозы, который означал: «иду на вы».
За спинами хускарлов Хьельда конунга прятались лучники в легких кожаных доспехах. Дистанция для стрельбы навесом была достаточной, но тетивы не звенели внатяг – коли уж до баталии дошло, то сперва следовало гвоздить неприятеля словом.
– Эхой! – взревел Йодур. – Никак Гунульф пожаловал!
