– Второй, приказ на уничтожение стрелка. Как будет в прямой видимости – снимайте.
Капитан сосредоточился. Оптика приблизила цель – Дмитрий мог рассмотреть даже маленький значок общества за чистоту расы на лацкане университетского пиджака чуть выше символа вуза. Красная точка прицела скользнула по синей ткани, останавливаясь на ладонь слева от грудины. Капитан медленно выжал спуск.
Откуда взялся вертлявый мулат, он не знал. Мгновение назад его не было рядом с целью. На белой рубашке расплылось бурое пятно. Осыпалось градом осколков стекло.
Стрелок, инстинктивно подхватив падающее тело, долю секунды ошеломленно смотрел на него, а потом осел на пол, бросил оружие и, размазывая по лицу слезы, принялся тормошить мертвеца, не в силах поверить в очевидное.
– Вставай, друг, вставай, гадина черножопая. А ну, хватит, вставай. Вставай! – послышался в разбитое окно полный отчаяния и слез голос стрелка.
К нему подскочил учитель, оттолкнул, выхватив из ослабшей руки пистолет. По рации сквозь хрип помех Главный требовал доложить обстановку.
– Стрелок безоружен. Есть жертвы среди заложников, – глухо ответил Дмитрий, но Косякову, видимо, уже обрисовали более полную картину.
– Ёпть, Дима, что ты творишь?! Откуда эта мартышка вылезла? Твою мать, дерьма теперь не оберешься. Так облажаться! Отбой, Сидоров. Твою мать…
Капитан, не выпуская винтовки, следил в прицел, как в кабинет вбегают ребята, вяжут зареванного парня. Как, пошатываясь на трясущихся ногах, выходят из кабинета заложники. Препод долго не соглашался выйти – дождался, пока на носилках вынесут тело незадачливого переговорщика, и вышел следом, поддерживая за плечи вяло ковыляющего сириусянина, наконец покинувшего свой угол. Вокруг серокожего толклись врачи. Дмитрий заставил себя расслабиться и выпустить винтовку.
– Победил, сука серожопая? – с ненавистью буркнул он себе под нос. Чертовски не хотелось признавать, что лажанулся. В конце концов, человеку свойственно ошибаться.
Элеонора Раткевич
Друг детства
Между котом, который гадит в тапки, и начальством, которое гадит в личное дело, выбирать следует кота. Однако Тони Эпплгейт еще не был готов расстаться с работой в Интерполе – даже ради того, чтобы заменить шефа котом. Впрочем, сегодня потенциальный кот был как никогда близок к переходу в кинетическое состояние.
– И подумать только, – почти с ненавистью процедил Тони, – что об этом я мечтал с детства!
Что верно, то верно – он мечтал стать полицейским лет примерно с шести. Он был уверен, что у него обязательно получится. У него даже глаза были полицейские – серые, стальные. Самый подходящий взгляд для копа. Чтобы метать молнии, когда тебя ни за что ни про что разносит начальство, лучшего и не придумаешь.
– Ну, не преувеличивай, – усмехнулся Грант. – Нахлобучка от шефа в твои детские мечты вряд ли входила.
Если кто не мог похвалиться подходящими для копа глазами, так это Грант. Глаза у него были абсолютно штатские, мирные – карие, напоминающие своим оттенком маньчжурский орех. Лет двадцать назад Тони решил бы, что их мягкий теплый взгляд просто не может принадлежать тому миру, где ночь выплевывает огонь и свинец, а на руках злодеев защелкиваются наручники. Зато фамилия у Гранта была самая что ни на есть полицейская – Лестрейд.
– А такое позорище в них входило? – едва не взвыл Тони. – Мы ж у местных полицейских теперь просто любимые клоуны! Шоу года!
Проходящая мимо пожилая леди с огромным пушистым котом на цепочке ободряюще улыбнулась явно расстроенному молодому человеку. Тони ответил ей невеселой улыбкой, вздохнул и откинулся на спинку скамейки.
– Шесть ордеров, Грант! Шесть! И все до одного пустышка. А уж Олдербой как над нами потешается – даже думать страшно!
– А ты бы на его месте что – плакал? – фыркнул Грант.
– Животики бы надрывал со смеху, – мрачно ответствовал Тони.
Кевин Олдербой был притчей во языцех, занозой в заднице и бревном в глазу всего Интерпола. И он имел полное право потешаться: учиненный у него
