сколько бы они ни проговорили! — Сперва я думал послать Людвига, но моим сыновьям столько талигойской крови не пролить.
— Эмилю тоже, — на всякий случай отметил Ли.
— Ему в Олларии делать нечего, как и Жермону. — Рудольф, диво дивное, подошел и сел напротив. Теперь юг и север смотрели друг другу в глаза. — Я вижу троих. Тебя, Райнштайнера и, не удивляйся, Придда, при всей его молодости. Другим через себя не переступить; мне, к слову сказать, тоже.
Взгляд Рудольфа был тяжелым и требовательным — так и должен смотреть регент. Ноймаринен долго думал и пришел к выводу, что Олларию пора топить в крови. Ли думал не меньше и полагал это преждевременным. Не из-за крови как таковой, из-за погасших маяков и расплескавшихся колодцев. Гнать в зелень десятки тысяч вооруженных, привыкших к драке людей следует с открытыми глазами. И только если другого выхода не будет.
Несогласный волк скалится, олень наклоняет украшенную рогами голову, люди… Люди ведут себя по-разному. Лионель улыбнулся и налил себе вина. Левой, причем вышло это само собой.
— Монсеньор, я бы сперва посмотрел, что выйдет у Бруно, и узнал подробности разгрома морисков под Паоной, — предложил он.
— Не хочешь. — В голосе Рудольфа досада мешалась с удовлетворением. — Не такой уж ты и Леворукий… Но дожидаться Алву я тебе не дам.
— У Рокэ мориски. — Ждать некого, только этого еще не знают. Весной догадаются, но пока ты не совсем один хотя бы в чужих головах. — Но кроме меня и Райнштайнера, есть Эчеверрия с Дьегарроном.
— Хочешь оставить кровь кэналлийцам?
Эмиль ответил бы, что кэналлийцы не меньшие талигойцы, чем бергеры и ноймары, Ли обошелся без этого.
— Я оставлю всю кровь талигойцам, — пообещал он. — Но прежде пойму, сколько ее нужно. И когда.
3
Бонифаций высился посреди гостиной, и столь тяжелого взгляда алатка не видела даже после глупости с гитарой и гитаристом.
— Письма привезли, — кратко, как того вечно требовала ее высокопреосвященство, объявил он, и принцессе внезапно стало зябко. — Из Тронко и от Дьегаррона. Читать будешь?
— Буду, — решила Матильда, отчего-то подумав, что Алва допрыгался, и совсем этому не обрадовавшись.
— После прочтешь, — тут же передумал аспид. — А то, пока ждать буду, лопну. Твой Эпинэ с твоим Левием прохрюкали-таки Олларию, а
— У тебя! — рявкнула принцесса, испытывая непонятное облегчение от того, что дело не в Вороне. — Что там еще в Олларии
— Может, и надо, толком не понять. — Муженек поморщился и плюхнулся на стул. — Губернатор и прежде умом не блистал, ну так Сильвестру не умные надобны были, а смирные. Вот и наплодил баранов с печатями.
Касера была совсем рядом, но наливать кардинал не спешил. Матильде пить тоже не хотелось. Женщина чинно опустилась на софу, в последние дни бывшую местом супружеских утех, и рявкнула:
— Ты либо письма давай, либо говори толком! Губернаторов хаешь, а сам?
— А мне, твою инфантерию, тошно! — огрызнулся кардинал. — От блеющих и ноющих, и не тебе меня язвить! Толком же…
Толком выходило, что с месяц назад за Кольцо стали рваться беженцы, и несли эти беженцы какую-то ерунду о погромщиках, от которых не стало житья, о взявших их сторону военных и даже о дуксах, причем не простых, а свободных. Озадаченные адуаны беженцев, как было велено, перехватывали; когда же одно и то же пришлось слушать по десятому разу, решили-таки прогуляться за Кольцо. До Олларии, само собой, не добрались, но там по всем признакам и впрямь творилась какая-то «муть». Адуанский командир послал весть в Тронко, где по причине кагетско-гайифских дел сидел лишь по горло занятый рыбной ловлей губернатор. Болван с перепугу схватился за перо, дабы…
Бонифаций вытащил из кармана бумагу и прочел:
—
