не слишком, но в казарском гнезде, куда Марсель залез, ожидая загулявших средь местных красот супругов, поэтическая дрянь явила себя во всей красе. Валме злобно опустошал подносы с фруктами и сластями, которые приволокли излишне усердные слуги, любовался величественным, чтоб ему провалиться, ландшафтом и пытался думать о папенькиных фокусах с крашеной водой и предсказаниях.
Если древние кликуши не просто получали удовольствие, расписывая «растерзанные пожары и полыхающие трупы», то хоронить Ворона рано. «Покинуть империю» отнюдь не равняется «умереть», а дыра была, мягко говоря, странной. Не менее странной, чем сам Рокэ, да и байки о приходах и уходах сперва Абвениев, а потом и Создателя должны были откуда-то взяться.
— Мало нам богов было, — буркнул виконт, замахиваясь на объявившуюся возле подноса осу, — теперь еще и Алву чтить и ожидать… Гадость… Ведь гадость же?
Сидящий рядом Котик издал многозначительный звук. В песьих глазах читалось пресловутое «чту и того более ожидаю», но в данном случае дело было поправимым.
— Погоди, сейчас воздам, — заверил Марсель, торопливо пробуя местные лакомства. Два первых для собаки были слишком едкими, третье, рассыпчато-ореховое, отправилось прямиком в умильную пасть.
— Вообще-то, — заметил Валме, — Хандава — место спорное, но нас травить неразумно, а казар — юноша дальновидный. Ешь спокойно.
Котик в дальновидности Бааты не сомневался, и неядреные лакомства кончились быстро. Марселя это устроило — не жевать во ожидании, когда под носом груда еды, непросто, а жевать — потакать затаившемуся, но ждущему своего часа пузу. От пуза Котик защищал не хуже, чем от волков и бесноватых.
— Да будет благословен тот день, — Марсель по-кардинальски поднял палец, — когда я выпросил собаку… Ну и когда встретил Рокэ, потому что первое не произошло бы без второго. Осознаем сие и вознесем хвалу.
— Р-нггг! — немедленно отозвался все понимающий Котик. — Р-вр-р-нггг!
Это не была хвала, это означало, что приближается кто-то безопасный и даже свой, а уж заявить о себе или затаиться — решать хозяину. Марсель вытер руки о расписное кагетское полотенце и перегнулся через кованое ограждение. Вверх по лестнице ползли два солидных жука — черный и винно-красный: его высокопреосвященство предпочитал заниматься государственными делами в обществе супруги.
Кормили в Сагранне на убой, а собаку царственно-духовная чета не держала. Воздвигшийся на пороге беседки Бонифаций был мокр и красен, будто омытый дождем плод абехо, а волосы Матильды липли ко лбу, хотя пыхтела она заметно тише благоверного.
— Отсюда, — начала разговор алатка, — Баата уронил своего братца…
— Нам ронять некого, — развел руками виконт. — Конечно, можно было захватить с собой виконта Дарзье… Вы его не знаете, но подобный спутник удлинил бы дорогу, и потом — я ничего не знал про беседку. Ваше высочество, ваше высокопреосвященство, вы поднялись в эту обитель очень кстати.
— Станешь говорить о пейзажах, — пригрозила Матильда, — пристрелю.
— При Котике? Не успеете. Ваше высочество, вам ведь нравился Эпинэ?
— Да! — с вызовом бросила женщина. — Он…
— За ним присматривают. Мой батюшка и… не только.
— А с чего ты, сыне, начал с Эпинэ? — осведомился продышавшийся Бонифаций. — И где Рокэ?
Валме отправил в рот не годившуюся Готти тянучку. Бонифаций ждал ответа, и он любил Алву. Валме решил быть правдивым и при этом тактичным.
— Разве я сторож регенту? — осведомился он. — Откуда мне знать, куда он провалился, но дела в Талиге запаршивели так, что всей помощи оттуда — я и Готти.
— Скорее уж Готти и ты, — очень кстати фыркнула алатка. — Так что там с Эпинэ?
— Да жив он, — отмахнулся супруг. — С Олларией что? Без утайки говори, как есть, и всё!
— Вы хотели всё, ну так вот оно! — отрезал Марсель спустя час, если не больше. — Я умолкаю, пока мне не дадут сырых яиц. Иначе мир и капитан Гастаки лишатся моих песен, а я на это пойти не могу.
Виконт почти не врал, он в самом деле охрип и едва ли не впервые в жизни преисполнился жалости к ликторам. Бонифацию пришлось легче: во- первых, он знал не столь уж и много того, чего не знали папенька с Дьегарроном, а во-вторых, клирик есть клирик. У этого же глотка была и вовсе луженой, ибо святой отец не только проповедовал, но и командовал; ну и бражничал, само собой. Бонифаций почесал нос, он уже обо всем спросил, всех обругал и явно наладился думать.
Темнело, небо стало бархатно-синим, башни, деревья и близкие горы — черными, а дальние куда-то пропали. Над беседкой деловито порхали вылетевшие на охоту нетопыри, всё вместе стало бы роскошной декорацией для какой-нибудь мистерии, и Валме решил расписать хандавские сумерки Елене, пусть подумает, куда их девать. Чтобы больше увидеть, виконт подошел к узорчатой, разукрашенной бронзовыми цветами и ягодами ограде. Горные вершины засыпали в вечерней тиши, синие долины полнились свежей мглой. Черно-синий покой завораживал, листы обвивавших беседку растений, и те не
