Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть 1

частенько забирается к женщинам в окна, но к тебе они лезут сами.

— Небесспорный вывод. — А вот Райнштайнер явно намерен выпроводить девицу и продолжить разговор. — Герцог Алва, насколько известно, посещает дам, которых сам выбирает, и тогда, когда полагает возможным и нужным.

— Существенное отличие, — согласился Лионель. Что же и кто сказал? А ведь сказал! — В любом случае, сейчас я к личной жизни не расположен.

— Монсеньор, к вам дама. Она желает сохранить инкогнито.

Назвать это дамой можно было лишь с натяжкой. Незнакомка в мантилье и черной шелковой маске была не крупней гоганни. За исключением красноречиво распиравшей платьице груди — впрочем, женщины давно научились что-то подкладывать, что-то утягивать.

— Граф Савиньяк? — требовательно пискнула маска. — Мне нужен разговор наедине!

— Нет. — Теребит оборку. Браслета не видно, но ручки молодые, изящные. Дворянские ручки, хоть и без колец. И голосок господский, просить не приучена, вот топать ножкой — запросто. Ножка, кстати, должна быть маленькой…

— Но я не могу… — запротестовала незнакомка. — Это очень… очень… приватно!

— Эти господа не имеют обыкновения выдавать чужие тайны. — Лезть в окно в юбках с оборками… Селина надела бы мужское платье, но у Селины умная мать. — Сударыня, либо вы будете говорить при них, либо вас проводят туда, куда вы пожелаете.

— Мне надо в тюрьму! — Глаза блестят даже сквозь маску. Любовь, надо думать, и сейчас станет ясно, к кому. Молчать, так молчать, чтобы первыми заговорили мужчины, она вряд ли умеет, разве что Эмиль встрянет. Ариго слишком стеснителен и к тому же по самую шляпу влюблен, а Райнштайнер блюдет субординацию и хочет говорить о Вальдесе.

Девушка замерла. Наверняка она сейчас кусала губы — не будь маски, это могло бы растрогать.

— Вы… Он… Андрэ… Капитан Фантэн… Он дрался на Мельниковом лугу! Его нельзя…

Дальше были слезы. Подлинные. Лицо скрывал черный шелк, но враз ставший насморочным голос сомнений не оставлял. Она рыдала и все равно что-то пыталась объяснять, глотая слова и шмыгая носом. Стоя среди сидящих мужчин. Ариго, впрочем, уже собрался вскочить, Эмиль пока терпел — его предпоследняя довоенная пассия была живым фонтаном.

— Спокойно, — внезапно велел Райнштайнер. Не девице, генералу. — Спокойно, Герман. Дело капитана Фантэна мне известно.

— Выйдите, сударыня. Когда успокоитесь, можете вернуться.

— Дет! — Она таки топнула ногой. — Я должда остаться.

— Сударыня, — Савиньяк поймал и удержал чужой жаркий взгляд, — вы вернетесь, когда успокоитесь и сможете внятно изъясняться. Если вам не догадаются дать воды, я сменю адъютанта.

Вышла, можно сказать, выскочила. Любопытно, чья она дочь?

— Любовь, особенно чужая, не повод увиливать и отлынивать. — Лионель взял свернутую братцем карту и с удовольствием развернул. Лет двадцать назад он бы показал язык, он бы его и сейчас показал, но Райнштайнер бы расстроился. Огорчать бергеров Савиньяк не любил, к тому же с бароном почти назрел брудершафт. — Ойген, что вам известно об этом капитане?

— Всё. Капитан Фантэн, вне всякого сомнения, преступник, и его военные заслуги этого обстоятельства не отменяют. — Райнштайнер обернулся к Ариго. — Ты слишком несдержан для нынешнего года. Насколько подробно мне обрисовать обстоятельства?

— Количество подробностей, — Проэмперадор торжественно разгладил норовящий загнуться лист, — зависит от числа сомнений. Таковые имеются?

3

Льнущий к лесу овраг и осень напоминали о мятеже, монументальный спутник — о том, что прошлогодняя мечта о поводьях сбылась. Ты больше ничего не решаешь, значит, можешь не сомневаться, не врать, не брать на душу грехи. Вот чего ты не можешь, так это сбросить всадника и умчаться в поля. То есть на поиски Марианны. Вернее, можешь, и тебя даже поймут, но бесноватые по доброй воле не уймутся, а в Эпинэ деревушки и городки на каждом шагу. Те же Уточки, в которых барон прячет настоящую семью… Что же им, подниматься и уходить непонятно куда?

Робер пошарил взглядом по рыжим кустам и узнал бревна, больше не притворявшиеся пушками. Дальше, за ложной батареей, прятался пострадавший от адъютантского пари муравейник, а по веткам прыгали сороки, которых не сумел перестрелять погибший ни за что дуралей…

— Виконт Валме, выявив у вас задатки рака печального образа, проявил фамильную наблюдательность, — с умеренной гордостью сообщил Проэмперадор. — Вы пятитесь в прошлое, норовя при этом страдать, однако времени на страдания у нас нет. Вы ничего не упустили?

— Существенного — вроде бы нет… В своем рапорте я еще перечисляю отличившихся и прошу офицерский патент для сержанта Дювье. Он