страх из дюжины. Именно его и помнят.
— Ты раньше что-то похожее чувствовал, или я у тебя первый?
— Завтра наденешь кирасу!
— Нет, полный доспех. И свалюсь в Вибору.
Конец несмешным шуткам положил Уилер. Оказалось, что по темным проселкам разъезжают бергеры во главе с самим Райнштайнером, а компанию барону составляет генерал Ариго.
— Доброй ночи, — поздоровался пятью минутами спустя Ли. — Вас посетило предчувствие?
— Нет, я всего лишь удержал Германа от опрометчивого поступка. — Ночной Ойген был столь же невозмутим и обстоятелен, как дневной. — Его посетило странное желание ускакать в сегодняшний закат, но как военный комендант Аконы я не мог выпустить лучшего генерала Западной армии из города без должной охраны, а как друг дома был вынужден позаботиться об излишне ретивом молодожене. Ты задал необычный вопрос, Лионель. За ним что-то стоит?
— Да. Мы тоже любовались на закат, а потом решили навестить тебя.
— В таком случае, — вмешался опрометчивый Ариго, — почему бы нам заодно не поужинать?
— Это будет почти завтрак, — уточнил барон, — но на моей квартире есть все необходимое.
— Едем, — решил за себя и брата Ли. — Заодно по дороге уладим некоторые дела. У Эмиля возникли дурные предчувствия на мой счет. Если они обоснованны, я должен принять меры, и первая из них — немедленный разговор с тобой.
— Благодарю за столь высокую оценку моей персоны. — Бергер был прекрасен и полностью оправдывал возложенные на него надежды. — Я могу узнать, на чем упомянутые предчувствия основаны?
— Ни на чем вразумительном. Эмилю кажется, что он меня вот-вот потеряет.
— Я думаю…
— Сейчас речь не обо мне. Ойген, ты как-то рассказал нам случай со старым вишневым вином и отравленной свадьбой.
— Он произвел на меня неизгладимое впечатление. Более того, я поддался слабости, которую до сих пор так и не смог побороть. Я не в состоянии получать удовольствие от наливок, хотя понимаю, что яд находится внутри вишневых косточек, для разрушения которых нужны годы. Это имеет отношение к предчувствию маршала Лэкдеми?
— Нет, к моим выводам. Кроме того, к ним имеют отношение опыты графа Валмона, видения госпожи Арамона, замыслы Вальдеса, холтийские столицы и многое другое. Ойген, я отнюдь не уверен в своей правоте, но держать свои мысли при себе права больше не имею.
— А я не уверен, что способен это слушать, — заявил Эмиль. Ариго промолчал, но его явно обуревали те же сомнения.
— Можете не слушать. — Лионель кивнул барону и тронул Грато коленом, вынуждая ускорить шаг. — Когда я был в Альт-Вельдере, я перечел Иссерциала. Не для удовольствия, само собой, хотя получил и его. Правдивостью и точностью драматург не отличался, но я верю, что во времена Элкимены и Арсака золотоземельцы резались друг с другом не хуже обитателей Седых земель, а из гоганской Кубьерты следует, что и в Бирюзовых не отставали. При этом среди смертных разгуливали боги, которые затем исчезли.
И наши предки, и гоганы, и мориски сходятся в том, что боги уходили не навсегда, а гоганы и абвениаты к тому же решили, что боги поручили Кэртиану своим потомкам от смертных женщин. Так якобы и возникла занявшая внутренние Золотые земли анаксия, слишком большая, чтобы не развалиться за двадцать лет, но почему-то продержавшаяся две с лишним тысячи. Любопытно, что мира за горами и морями для большинства ее обитателей словно бы не существовало. Бирюзовые и Седые земли в это время раздирали войны, затем за них взялись холод и чума. Вытесненные более удачливыми соседями гоганы бежали к морискам, причем навеки отказались от войн. Холтийцы не отказались, но стали шарахаться от воды и нигде не оседают надолго. Вариты и агмы двинулись с места позднее, захватив с собой старые распри, но имеются свои запреты и у вас. Не столь странные, как у гоганов, но имеются, а вот у нас — нет. И никогда не было, если не считать Адриановых заповедей, позднее измененных конклавом.
— Я не стал бы их учитывать. — Барон был сама серьезность. — Церковные заповеди являются благими пожеланиями, ничем не подкреплены, и им никто не следует до конца. Гораздо больше на запреты похожи так называемые суеверия, когда люди чего-то не делают из страха, но я, Лионель, сейчас обеспокоен твоей судьбой. Помимо того, что в отсутствие герцога Алва ты незаменим, ты мне очень симпатичен. Я буду настаивать на увеличении твоей охраны за счет моих людей.
— Я очень признателен. — Любопытно, если сообщить о предчувствиях Эмиля Хайнриху, пожелает ли тот увеличить охрану собрата-варвара за счет «медведей»? — Но я настаиваю на немедленном обсуждении природы скверны. Тебе знакомы выражения «нет совести», «нет ума», «нет страха», «нет желания»?
— Разумеется.
— А что ты скажешь о «нет желания переходить горы, плыть за моря, защищать свою веру, завоевывать соседей»? Мой братец, перед тем как мы увидели девицу фок Дахе, обронил, наверное, самую важную в своей жизни фразу. Дескать, нашим предкам было лень. Но ленивому не нужны запреты, он и так будет сидеть на месте и соизволит встать, только чтобы лечь, — лень же, по сути, есть отсутствие желания что-то делать. Что, если боги, покидая
