— Может быть… Я не обратил внимания. Это важно?
До нравоучительной пошлости — дескать, по нынешним временам важным может оказаться все, Валмон не опустился. Сплетая и расплетая пальцы, он о чем-то сосредоточенно размышлял, Робер с удовольствием не мешал. Он устал думать, не понимать, бояться, лезть туда, куда прямая дорога была разве что академикам и астрологам; теперь этого не требовалось, а с за?мком и поместьями он справится. И с ополчением, благо Гаржиак уже подставил плечо, да и другие дворяне выказали готовность не пустить мятежников за Кольцо, правда, те пока что и сами не рвались.
Валмон сидел тихо, и Робер осторожно собрал с пола лилии — они были странно свежими, осень и увядание даже не думали их трогать. Молочно-белые лепестки вызывали в памяти ночь, плеск воды, звезды над Старым парком. Много троп за твоей спиною, долог путь от любви к покою, но следы огня травы скроют и растает вдали былое. Не свивай веревку из пепла, месяц умер, и ночь ослепла. Осень тянет к рябинам руки в журавлиной тоске разлуки, подари свое горе ветру, отпусти с уходящим летом…
— …пинэ!
— Д-да…
— Мой сын не сообщал о вашей склонности к размышлениям. Он недостаточно внимателен.
— Прошу меня простить.
Лилии, которые он все еще держал в руках, выглядели глупо, и Робер торопливо положил их на окно. Жаль, если Марианна появится здесь, когда живые цветы уснут.
— Вас не привлекло даже имя Сабве, впрочем, о вашей немстительности мне как раз известно. Что ж, я повторю — имеются расплывчатые сведения о том, что помещенный под домашний арест бывший губернатор находится в переписке с командующим Кадельской армией Залем. В свою очередь, Заль принимает беженцев из Агарии, на первый взгляд в этом нет ничего непозволительного…
— Откуда? — окончательно пришел в себя Иноходец. — В Агарии… тоже?!
— Пока со всей определенностью сказать трудно, но командующего Кадельской армией пора менять, а замена генерала на маршала естественна и вопросов не вызывает. Маршалов в моем распоряжении двое. У Дорака больное сердце, глупая голова и загребущие руки, так что он исключается. Остаетесь вы. С солдатами и младшими офицерами вы справитесь, а старших в любом случае придется убирать. Письмо регенту ушло, а Кэналлийский Ворон, как вы знаете, решает быстро, так что готовьтесь… В чем дело, Волвье?
— Батюшка, Карои здесь.
— Отлично.
Хозяином был Робер, но принимал Балинта Валмон, Эпинэ разве что налил вина. Алат охотно взял бокал и улыбнулся.
— Есть лишь одно вино, стоящее вровень с лучшими кэналлийскими, — сообщил Бертрам. — Это мансай, но пить его лучше в Алате. Господин Карои, я вынужден просить вас еще об одной услуге, а именно о возвращении на родину. Нужно донести до вашего герцога некоторые мысли, касающиеся происходящего в Агарии. Насколько мне известно, ваш брат увел на север не более трети тяжелой конницы.
— Две трети готовы навестить агаров. — Витязь улыбнулся. — Это знает Альберт Мекчеи, но это знает и Алексис. Неужели он проявил неблагоразумие?
— Он — нет. Некоторые его подданные — да, но неблагоразумие это или безумие, пока не ясно. Агарис сожжен, однако бродящие вокруг руин мародеры и часть охотившихся за ними военных пришли, похоже, в то же состояние, что и барсинцы. Насколько мне известно, королевским войскам при помощи ордена Славы удалось эти довольно-таки многочисленные шайки частично истребить, а частично рассеять. Последнее вызывает серьезное беспокойство. Я, как Проэмперадор Юга, написал герцогу дружественного Алата, однако вы можете подкрепить письмо собственными наблюдениями.
— Могу, — коротко подтвердил Балинт. — Хочу верить, что Черной Алати ничего не грозит, только на равнинах тоже люди живут.
Оставалось поднять бокал и пожелать легкой дороги, но сделать это Робер не успел. Серж Волвье фазаном не был, но и до братца недотягивал; остановить Дювье он, по крайней мере, не смог.
— Монсеньор, — отчеканил сержант, будто больше в комнате никого не было, — вынужден доложить… Виконт Мевен преставился.
— Что? — не понял Робер. — Что?!
— Сейчас нашли… Не выходил больно долго, забеспокоились. Стучали, потом дверь сломали, а он — холодный… Ночью, видать. Мы не трогали ничего…
Минута, пять минут, полчаса ничего не меняли, однако Робера хватило лишь на то, чтобы не швырнуть бокал, а поставить на стол. Пронесшись словно бы выросшим в сотню раз коридором, Иноходец взлетел по боковой лестнице и ворвался в комнаты Иоганна. Тот лежал на кровати, отбросив одеяло, и оставалось лишь радоваться, что в спальню не набились дамы. Окно было закрыто, дверь, судя по выломанному засову, была заперта изнутри.
— Один он спал, — понял взгляд Робера Дювье. — Видать, жарко стало… При горной лихорадке бывает, говорят.
— Брата Анджело сюда!
— Послали уже. Как за вами, так и за ним.
Одеяло Робер с пола поднял сам. Прикрыл тело до пояса, заставил себя положить ладонь на показавшуюся ледяной грудь. Никаких
