Джордж откашлялся. Он не мог выдерживать мрачную атмосферу больше тридцати секунд – и вот по этой его особенности Саймон точно будет очень скучать.
– Ну, лично я вполне готов потребовать то, что положено мне в силу происхождения, – весело заявил Джордж. – Как думаете, я сразу стану невыносимо высокомерным, как только глотну из Кубка, или потребуется какое-то время, чтобы сравняться с Джоном?
– На самом деле это не высокомерие, – усмехнулся Джон, и от этой шутки вечер, кажется, вернулся в прежнее русло.
Саймон старался сосредоточиться на дружеской болтовне и изо всех сил пытался выбросить из головы слова Джона и не думать о том, не стоит ли и вправду потратить оставшееся время на трезвое обдумывание своих «альтернатив».
А какие у него вообще альтернативы? Разве он может просто отказаться от всего – после двух лет учебы в Академии, после всех изматывающих тренировок, на которые у Саймона хватало сил только потому, что он клялся себе снова и снова: он непременно станет Сумеречным охотником? Разве он может разочаровать Клэри и Изабель? А если он это сделает, то разве они смогут когда-нибудь снова его полюбить?
О том, что станется с его друзьями и родными, если на церемонии что-то пойдет не так и он погибнет, Саймон предпочитал вообще не думать. Хотя в этом случае любить им будет уже некого.
Точно так же он старался не думать об остальных людях – тех, которые тоже его любили и которых, по Закону Сумеречных охотников, Саймон поклянется никогда больше не видеть. Его мама. И сестра.
До сих пор Саймон думал, что это невыносимо грустно – когда тебя никто не ждет домой, как Марисоль и Сунила. Но, может быть, даже легче уходить, не оставляя за собой никого и ничего. Джордж вообще счастливчик: его приемные родители – настоящие Сумеречные охотники, пусть и никогда не бравшие в руки меча. Он по-прежнему может ездить домой на воскресные обеды; ему даже имя менять не обязательно.
В последнее время Лавлейс часто его поддразнивал, заявляя, что у Саймона вообще не должно быть проблем с выбором нового имени.
– Чем тебе «Лайтвуд» не нравится? И кое-кому тогда вообще не придется менять фамилию… – то и дело заявлял он. Саймон в такие моменты предпочитал упражняться в глухоте.
Но втайне даже от самого себя, заливаясь румянцем, он думал: «Лайтвуд… Может быть». Когда-нибудь. Если он вообще посмеет на это надеяться.
Но новое имя ему все равно нужно было придумывать – имя Сумеречного охотника, имя его новой сущности, столь же непостижимой, сколь, по большому счету, непостижимым было все происходящее.
– Э-э-э… Можно войти?
В дверях стояла худенькая девушка в очках, лет тринадцати на вид. Кажется, ее звали Милла, хотя Саймон не был в этом уверен – новый поток в Академии оказался очень большим, и новички так часто таращились на Саймона издалека, что он совершенно не рвался с ними знакомиться. У гостьи, тем не менее, вид был решительный и одновременно смущенный – похоже, даже спустя несколько месяцев девушка из простецов не могла поверить, что действительно попала в Академию.
– Это же не частная собственность, – отозвалась Жюли. Голос ее звучал даже надменнее обычного – ей нравилось показывать свое превосходство над новенькими.
Девушка, явно нервничая, подошла к ним. Саймон невольно задумался, как такая малышка попала в Академию, – и смутился собственным мыслям. Он знал, как опасно судить по первому впечатлению. Особенно учитывая, каким два года был он сам – таким тощим, что ему подходила только девчоночья форма.
«Ты думаешь как Сумеречный охотник», – упрекнул себя Саймон.
Забавно: эти слова прозвучали как что-то не очень хорошее.
– Он сказал передать это вам, – прошептала гостья, сунула Марисоль в руку свернутую бумажку и быстро пошла обратно. Похоже, Марисоль успела стать кумиром юных простецов.
– Кто сказал-то? – встрепенулась она, но девушки уже и след простыл. Марисоль пожала плечами и развернула записку. Прочла – и совершенно изменилась в лице.
– Что там? – заинтересовался Саймон.
Марисоль покачала головой.
Джон взял ее за руку. Саймон подумал, что она сейчас ударит Картрайта по руке, но вместо этого девушка только крепко ее сжала.
– Это от Сунила, – злым напряженным голосом произнесла Марисоль. Передала записку Саймону. – Видимо, следует понимать это так, что он «просчитал возможности».
«Я не могу этого сделать, – гласила записка. – Знаю, что это решение, скорее всего, превращает меня в труса, но я не могу отпить из Кубка. Я не хочу умереть. Прости. Попрощайся со всеми за меня, ладно? И удачи тебе».
Записка шла по кругу, из рук в руки, словно каждому нужно было непременно увидеть эти слова, прежде чем окончательно в них поверить. Значит, Сунил удрал.
– Мы не можем его винить, – подытожила Беатрис. – Каждый должен сделать выбор сам.
