Мертвый Егорша Капитонов щерился редкозубым ртом. Трепетала на ветру куцая бороденка. Грязные штаны, босые ноги. Длинная щепка застряла в пиджаке.
Кровь — тухлая.
— Здесь, похоже, все оттуда, — сказал я.
— Ясно.
Ближе к полудню мертвецы заняли весь плац. Всего их оказалось сто семь. Около трех десятков мы подобрали снаружи. Еще два с лишним десятка окончили жизнь внутри. Остальные были жандармы и пехотинцы.
Считая высокие фамилии, неравноценный размен. Ужасающий.
Тимаков нашел рулон портьерного полотна, и мы накрыли плац длинными желтыми лентами. Придавленные камнями, они надувались, вспухали от ветра. Черная земля, желтая ткань, мертвые люди. Вернувшаяся Зоэль встала рядом с нами, зябко обхватив плечи.
— Едем?
— Да, давайте собираться, — сказал я.
— А лошади? — Тимаков посмотрел на обгоревшую конюшню.
— Будут лошади. Будет целый отряд. Терст вызвал еще до… В общем, должны уже подходить.
— Воздух звенит, — тихо сказал Тимаков.
— Я слышу, — сказал я.
Воздух действительно звенел.
Звенели миллионы и миллионы жилок, сплетенных над миром в невидимую сеть. Кровь оплакивала кровь. Кровь посылала последние сигналы.
Убиты! Убиты!
Кожу покалывало, боль накатила, накрыла с головой, высушила горло и отпустила, осев тяжким знанием. Деревенские не заметили ничего, низкая кровь.
От ворот, укрупняясь, летел конник.
Он вывернул на дугу подъездной дорожки, свистнула плетка, черный жеребец перемахнул через остатки костра, хрипя и брызгая пеной. Одолев последние метры, он едва не воткнулся в подъем балюстрады.
Всадник, пожилой жандармский полковник, соскочил с него и устремился ко мне.
— Вы что? — Он схватил меня за грудки. — Почему? Как же так! Это же государь-император! Вы же…
Пыль и слезы превратили его лицо в потрескавшуюся маску.
— Все погибли, — сказал я. — Мне не предполагали…
— Вы должны были! — закричал он, вылупив безумные глаза с красноватыми белками. — Должны были предполагать! Где Терст? Где, крови ради, Терст?!
Я молчал.
Полковник ощупал мое лицо напряженным, ожидающим ответа взглядом. Затем руки его, разжавшись, бессильно повисли вдоль тела.
— Как же так? — он рухнул на ступеньки крыльца. — Государь, глава Тайной службы… Что будет с империей? А это…
Он вдруг заметил полосы желтой ткани, сквозь которую проступали человеческие фигуры.
— Господин полковник, — встал у него на пути Тимаков.
Но жандарм, обогнув его, подполз к мертвецам на четвереньках, за ноги выдернул из-под полотна одного — мальчишку лет двенадцати.
И захохотал. Дико, с подвываниями.
— Это ж низкая кровь! — закричал он. — Крестьяне! И они… Государя! И Терста! Которые!
Слов ему не хватило. Полковник упал на труп и снова захохотал. Пальцы его, сжимаясь, тискали заскорузлую от крови рубаху.
Мертвый мальчишка дергался, словно и ему было смешно.
— Ваш полицейский рехнулся, — сказала Диана.
— Он не знает о «пустой» крови, — пояснил я. — А от звона жилок, объявляющих о смерти государя, тяжело сохранить душевное спокойствие.
— Ваша кровь звенит?
— Звенит. Смерть близких по крови слышат родственники, смерть государя — все.
Я кивнул Тимакову, и капитан, пережав жилки, отправил полковника в глубокий сон. Вместе мы перетащили его на балюстраду.
— Ну, что, — сказала Диана, — одна на троих лошадь уже есть.
— Вон еще, — кивнул Тимаков.
В ворота поместья одна за другой проскакивали конные фигуры. Десяток, второй. За ними катили фургоны. Из фургонов на ходу выскакивали люди.
