Двери дома были распахнуты настежь, ошалелая курица сидела на крыльце.
Двое жандармов, спешившись, пробрались на задний двор. Седоусый следопыт узил глаза, больше заглядывая на мост в ста шагах, чем интересуясь следами вокруг.
Урядник, соскочив с коня, согнал курицу, и та, закудахтав и хлопнув крыльями, слетела под крыльцо.
— Хозяева…
Урядник заглянул в низкое окошко у двери.
— Да нет там никого, — сказал Тимаков. — Я проверил жилками.
— Ночуем? — спросила Зоэль, легко спрыгнув на землю.
— Ночуем, — согласился я.
Жандармы зашли в дом.
Я по привычке потянулся к поясу, но вспомнил — нет моего «Фатр-Рашди», увы, нет. Пришлось снять притороченный к седлу карабин.
С заднего двора раздался свист.
— Ребята! Господин урядник!
Мы рванули через дом. Мелькнули веером рассыпанные письма, одеяло на полу, кастрюля на боку с вывалившимися вареными картофелинами. Урядник с размаху наступил на одну каблуком — брызнула желтая мякоть.
На дверях в постоялую половину блеснул свежим железом замок. Низкая притолока, дух квашеной капусты из кладовки. Темные сени, а за ними — клонящийся к вечеру день ранней осени, двор, конюшня — благодать, если на две лошади.
У загончика с мемекающей козой голова к голове лежали, судя по форменным сюртукам, почтовый смотритель и мальчишка-егерь, совсем молодой, лет пятнадцати. Оба были заколоты, сено, земля чернели кровью. Севший перед ними жандарм пощупал шеи, тронул за руки, обернулся:
— Холодные уже. Окоченели.
— Шнуров, — выдавил я.
— Коня взял, — вышел из-за моей спины следопыт. — Злой человек.
Он прошел мимо, острым взглядом проверяя стойла и пиная сапогами удобренную лошадиными «яблоками» землю. На мертвецов не смотрел.
— Шкуру с него, с живого! — пообещал Сахно.
— Далеко не уйдет, — следопыт посмотрел на меня. — Конь старый, раскованный. Почтовые, видимо, отдавать не хотели. Ну он их и…
— Догоним? — спросил я.
— Через час-полтора стемнеет, — жандарм посмотрел на небо. — Разница — часов пять сейчас. Лучше заутро выехать, чтобы не впотьмах. А там, глядишь, и поравняемся.
— Так, Хохлов, Пагуба, — распорядился урядник, — похороните почтовых. Там, за частоколом. Симашов — на тебе кони. Кулев, Макаров — ужин.
Подчиненные разбежались.
Я, Тимаков и Зоэль зашли в дом. Капитан, помявшись, сбил замок с постоялой половины. По пыльному, давно не метеному полу мы прошли мимо стойки и шкафа с бутылями. Диана села за стол к забранному ставнем окошку. Я примостился напротив, зажег спичкой свечной огарок в плошке. Тимаков поднялся по лестнице и, проверяя комнаты, исчез в коридоре.
— Маячок на сколько держите? — спросил я Зоэль.
Диана пожала плечами.
— Когда как. Когда пять миль, когда двадцать.
Я перевел мили в имперские версты и мысленно присвистнул. До пятидесяти верст. Мы разве что кровника на таком расстоянии чувствуем.
Низкое, казалось бы, искусство.
— Почему именно ленты, ткань? — спросил я.
— Господин Кольваро, — Зоэль провела пальцами по воздуху над свечой. Огонь поплыл за ними, выгибаясь колючим завитком. — Не ждите, что я вам что-либо скажу. Мы враги, всего лишь заключившие перемирие.
— Я это помню, — сказал я. — Но вы точно…
— Он там, за мостом. Далеко, но отклик есть.
— Просто за верфью почти нет жилья.
— Не могу вам сказать, почему он идет туда, — Диана подняла руку к лицу и отдернула. — Ужасно хочется стереть вашу метку.
— Терпите.
В двери заглянул урядник.
— Через полчаса — ужин. В кладовой ребята мясо нашли, так кашу заправят. Почтовым-то уже ни к чему.
Помрачнев, он подсел на мою лавку. Завозился, извлек из-за пазухи папироску. Я подвинул ему плошку. Урядник прикурил, чуть не опалив брови,
