Он отвесил поклон.
— Погодите, — остановил я его у двери, — как там Майтус?
— Ну… — Репшин неопределенно повел плечами. — С ним сложнее. Жить будет, но… Вот вы кровь почувствуете, тогда и решим. До свидания.
Он вышел, аккуратно притворив дверь.
Впрочем, оставалась закрытой она недолго.
— Бастель!
Платье Мари сверкнуло на солнце бриллиантовыми блестками, миг — и сестра упала мне на грудь. Пальцы горячие, завитки выбились из прически, глаза на мокром месте. Остренький подбородок подрагивает.
— Не умирай, пожалуйста.
— П-ффы! — фыркнул я.
— Нет, я серьезно.
На ее лице вдруг проступило совершенно отцовское выражение.
Аски Кольваро взглянул на меня из-под подведенных бровей, изучающе, несколько удивленно. Так он смотрел на меня дважды: когда я вернулся домой после трехгодичного отсутствия и когда сказал, что перехожу из военного полка на тайную службу.
Смотрел, словно никак не ожидал от сына такой глупости.
И когда Мари успела перенять его взгляд? Взрослая, совсем взрослая. Невеста. Я дотронулся губами до ее лба.
— Умирать пока не собираюсь, — сказал я ей.
— Попробуй только!
— Ну, видишь ли, сейчас на мне лежит неподъемный груз…
— Что? Я легкая! Я на самом деле легкая! — вскочила сестра.
Солнце осветило ее, делая лиф и юбку почти прозрачными.
— Мари! — Появившаяся в комнате матушка всплеснула руками. — На секунду нельзя отлучиться! Ты же знаешь, Бастелю предписан покой.
Она поймала Мари за воздушный рукав.
— Мам, я просто…
— Я понимаю, — матушка повлекла ее к дверям. — Но ты же видишь, ничего страшного с братом не произошло.
— Но я видела карету… — шепнула сестра.
— Эка невидаль — карета! А на сеновале — вилы.
Створка приглушила их голоса.
Я смотрел на волны, бегущие по стенам, на барашки на их гривах, на одинокую чайку, взмывшую к потолку с дорисованной рыбиной, и, казалось, кровать покачивается подо мной, а острый запах кашасы стоит в горле.
— Бастель.
Матушка подошла тихо, села в ногах.
Я почувствовал, как она водит ладонью по одеялу. Вид у нее был сосредоточенный, взгляд блуждал по пуховым волнам, пальцы, следуя за взглядом, выщипывали катышки. Настоящие, воображаемые, я не видел.
— Мам, — произнес я, — говори уже.
Пальцы остановились.
Анна-Матильда Кольваро, в девичестве Корсо, позволила себе короткую, как полуденная тень, улыбку.
— Никогда не умела с тобой разговаривать. Ни в детстве, ни тем более сейчас. Все кажется, ты видишь меня насквозь… сын.
— Сейчас — не вижу, — сказал я.
— Да, конечно, — матушка кивнула. — Вот сестра твоя…
— Мам…
— Извини, — Анна-Матильда Кольваро сквозь одеяло погладила меня по ноге. — Вчера ко мне приехал один человек… Он не плохой, я даю тебе слово, он не причинит ни мне, ни тебе, ни кому-либо еще здесь вреда.
— Кто он?
— Он бы хотел поговорить с тобой, Бастель. Мы в поместье, видишь ли, как на военном положении, а он не хотел бы афишировать…
Я приподнялся.
— Кто он?
Матушка встала.
— Погоди. Он здесь.
