право прикончить на месте. И никак иначе. Понадобится — силком заставлю царицу инструкцию написать. Вплоть до обещания отставки. Живая Елизавета Петровна — вечная угроза династии и доказала то реальными действиями. И ребенок от нее тоже. Даже не монастырь, Евдокия Лопухина и там умудрилась родить, по слухам. Пришло время показать, кто в доме хозяин. А сделать это можно, только отказавшись от роли «доброй женщины» и выступив во всей силе самодержавной государыни. В одиночку, до смерти!
Арестованных требовалось колоть срочно. Поэтому в процессе допросов помимо людей Ушакова поучаствовал еще полицмейстер Санкт-Петербурга Яков Петрович Шаховской. Доверие к главе Тайной канцелярии пропало напрочь, когда на показаниях всплыло имя личного адъютанта Ушакова. Очень похоже, если и не знал в подробностях, мог догадываться о происходящем. Сидел и ждал, чем закончится история. Пока никто «слово и дело» не кричит, его хата с краю. Генерал-прокурора Трубецкого привлекать к следствию поостерегся. Убитому сержанту Трубецкому, тому самому, приходился дальним родственником. Здесь все повязаны помимо лично Ломоносова, и приходится учитывать при любом раскладе семейные связи.
А князь Шаховской крайне заинтересован показать свои достоинства в лучшем виде. Еще недавно уверенно творил карьеру под руководством Бирона, показал себя умелым администратором и ничем особенным себя не скомпрометировал. Потому до поры оставался на прежней должности, как и большинство чиновников. Позже многих из них планировалось перевести на иную должность и проверить реакцию. Шаховскому светила должность обер- прокурора Священного Синода. На духовные дела у меня давний нехороший прицел, и требовался подходящий человек. С тамошней коррупцией и небрежным ведением дел, упорным нежеланием нести образование в массы требовалось что-то делать всерьез.
Я в основном курировал следователей, то есть проверял показания и отсеивал случайных людей. В результате достаточно быстро выяснили имена двадцати шести участников заговора и полутора десятков слуг, имеющих что сказать. В кругу заговорщиков подробно обсуждалось, как «собрать партию» для совершения переворота и действовать по достижении цели. Особенно рьяно решали, что делать с Анной. Убить или сослать. Про некий суд речь не шла. Обвинять ее в принципе не в чем. Разве в недопущении к власти мечтающих о ней.
За некоторыми названными на следствии пришлось посылать арестовывать в полки, но чем дальше, тем больше все предприятие представлялось мне фарсом, а не серьезной подготовкой. Выше поручика ни одного чина, программа отсутствует, точной даты не имеется, зато все пьют и болтают. Хотя кто его знает, встань такой мелкий офицерик на карауле в царском дворце и вместо охраны посадит под замок. Короче, переворот в африканской глубинке. С упором на русский «авось» и готовностью вельмож подчиняться любому сидящему на троне. И ведь что обидно, могло выгореть!
Двое суток почти без отдыха разбирались. Затем я отбыл на высочайший доклад с материалами допросов. В отсутствие господина Ломоносова труды у царицы тоже не обрывались. Это хорошо, не требуется стоять над душой, и одновременно намекает на возможность обойтись без меня. Состоялись совещания в Кабинете о предстоящих в связи с надвигающейся войной мерах, включая написание манифеста. Не текст, а песня. Сам бы лучше не сумел выдать.
«…С непрестанной дерзостью Швеции должно быть покончено, чтобы не были нарушены честь и престиж моей монархии, а ее политическое, экономическое и военное развитие не подвергалось постоянным потрясениям… Все изучив и взвесив, со спокойной совестью встаю на путь, начертанный мне долгом. Полагаюсь на храбрые, полные самоотверженного воодушевления вооруженные силы. И верю, что Всевышний ниспошлет победу моему оружию. Анна, собственноручно…»
Он будет опубликован в газетах и листовках сразу по получении известия об объявлении войны. А пока спешно и тайно рассылаются приказы о новых назначениях и переброске войск. Опять же снабжение и флот. Теперь важнее всего не вспугнуть шведов излишней готовностью. Но, думаю, поздно. Механизм уже приведен в действие. Они начнут через два дня, согласно присланному Нолькену приказу.
Параллельно идет подготовка к осуществлению моих проектов по поводу чиновничества, переписи и бюджета. Если по второй части особых возражений не прозвучало, по третьей все уверены в длительных задержках и проблемах, то гражданская служба стала предметом живейшего обсуждения. Волынский с Черкасским категорически против назначения в секретари лиц недворянского происхождения. И сложность не в их предках, а в занятном пункте, дающем равные с шляхетством права. А это подразумевает… Правильно! Владение землей и крестьянами. Исключение ими было сделано лишь для секретарей, за которыми по указу от 31 января 1724 года признавалось право на потомственное дворянство.
А вот тут вступил Остерман. Не люблю я его за пронырливость и сильно хитрые интриги, но голова у человека работает. В данном отношении не только сходимся в необходимости принятия на службу грамотных и готовых трудиться людей, невзирая на сословие. Он еще и все эти правовые тонкости знает куда лучше залетного из будущего парня.
У обер-офицерских чинов, которые не из дворян, оных дети не суть дворяне, хотя Петр Великий указом от 1724 года повелел: произведенным в секретари давать шляхетство, как и в воинской службе, кто в прапорщики пожалован. А значит, весомо провозглашал, потомственное дворянство относится и к детям чиновников девятого-четырнадцатого классов, так как по «Табели о рангах» на военной службе обер-офицеры получали потомственное дворянство с первого классного чина — четырнадцатого.
Аристократической партии вовсе не требовались конкуренты. Многим такое изменение в правилах не понравится. До сих пор действующее негласно законодательство уже немалую группу обер-офицерских детей к шляхетству не причисляло, однако на владение поместьями, покупку крепостных и прочие
