Котик дрогнул. В нежной ложбинке Алинкиных грудей горел эльфийский рубин. Глаза ясно смотрели на него. На Диму Котова, на коньяке пережившего объявление помолвки.
И Котик…
— А то, Алин, что это Оля. В университете никаком она не учится, а снимается по кабакам. Они любовники. Любовники, н-ну… Мы с Натальей Петровной их с Максом застукали, и что-то сильно я подозр-реваю, что наррркотики у него — именно от этой Оли. Если ты мне не веришь…
Замок пальцев на его шее распался, девушка будто стекла с накачанного Котикова торса. Круто развернулась на каблуках и быстро зашагала к туалету — не тормознув ни на секунду.
— Алина! — Орк рыскнул вдогонку, а Алина уже рвалась в закрытую дверь; Котик оттер ее, налегая плечом на дверь, выдирая ручку с мясом — и…
Голая, ослепительно и нахально голая плоть, спущенная, растрепанная одежда. И две жирные, как черви, дорожки белого порошка, раскатанные прямо на мраморе умывальника.
Котик не успел перехватить — Алинка рванулась и со всего маху залепила Максу пощечину, рванула Олю за волосы, роскошно пнула ногой, вспомнившей давние занятия айкидо, раз, другой; кто-то закричал, завизжал, зазвенело стекло, шумно забегали люди, и мир превратился в рассыпающийся, гаснущий кавардак.
Алинка сидела на ступеньках опустевшего кафе и плакала. По-девчоночьи, навзрыд. Девушка-администратор помотала круги около, но подойти так и не решилась, памятуя крутую разборку, которую решительная девушка устроила своему благоверному.
Теперь она была одна.
Алинка помнила, как визжала в голос: «Уходите, уходите все, все прочь, все уходите, все-е-е…»
И даже Котик.
Даже.
Пышное принцессовое платье как-то сдулось, колготки были порваны. Один лабутен слетел от пинка по Максу, другой она скинула. Косметика размазалась.
Ей было все равно.
«Жизнь сломалась. Жизнь у тебя, мам, сломалась, давно. Все плохо. Рыдай».
Она вспоминала свои наставительные слова. Теперь жизнь сломалась у нее.
Нет, все были живы, здоровы, но…
Но нет.
— Алина.
От негромкого хрипловатого голоса она вздрогнула, как от удара.
Подняла глаза.
Перед ней стоял Мастер Войны.
И он был в брюках.
Более того, в галифе, заправленных в начищенные сапоги. И в пиджаке типа кителя, из-под которого виднелся ворот сахарно-белоснежной рубашки. И даже при галстуке.
В руках он держал букет белых лилий.
Нет, охапку белых лилий.
Черный гроб «гелендвагена» маячил за его спиной. Черные волосы крылом рассыпались по прямым плечам.
Девушка спешно вскочила, одергивая драный пышный подол.
— Вы…
— Я, — сказал он и протянул ей руку.
С привычно когтистыми пальцами.
— Две вещи на свете наполняют душу священным трепетом, Алина. Это миг повержения врага твоего и бескрайний простор звездного неба. Первого скоро у нас будет с избытком. Второго же с избытком не бывает никогда.
Она несмело коснулась его ладони, горячей, как лава.
Он посмотрел ей в глаза. Вертикальные зрачки будто резали душу.
— Послушай. Я Мастер Войны великой империи Йертайан, и подле меня нет ничего, кроме смерти. Я осознаю, что нарушаю все непреложные традиции своего народа, обращаясь к тебе, желая примкнуть к роду твоему. Осознаю, что за это буду проклят матерью дома твоего, а Тайтингиль получит право убить меня… и я не окажу сопротивления. Как сейчас я не могу оказать сопротивления тому, что разрывает меня изнутри. Тело мое мертво, и тело
