– Wypusc mnie!
– Pozwol mi, Wasza Wysokosc![91]
– Пойдешь ты, пан Obdarty,[92] – обозрев свое «шляхетство», решил наконец король.
– Это тебе на непредвиденные расходы, – сказал Васильцев и подал пану Драному целых два империала.
Остальные «шляхтичи» смотрели на доверенного пана с глубокой завистью.
– Только смотри не лизни по дороге, – напутствовал его Юрий, – имей в виду, конфетка отравленная.
Из того, что пан Драный перекрестился и тихо помянул Матку Боску Ченстыховску, он, Юрий, сделал вывод, что его предупреждение было отнюдь не напрасным.
Что ж, теперь они, все четверо, могли даже погибнуть: задание было уже, можно сказать, выполнено, а их жизни для хода войны большого значения не имели.
…Впрочем, нет! Еще одно! Как он мог забыть?!
Юрий достал из кармана два перстня с бриллиантами и брошь с десятками сапфиров и изумрудов. Взглянув на это богатство, его величество только и смог выдохнуть:
– Что?!
– Где-то в братской могиле должно лежать тело, – грустно проговорил Васильцев. – Тело одного пана, высокого, лысого, с двумя пулями в спине. – Он показал плохую фотографию Афанасия, вырванную из его документа. – Этот пан погиб во время нападения на конвой вице-губернатора, слышали про такое?
– Как не слыхать! Вся Варшава гудит.
– Я знаю, о каком пане речь, – вставил пан Драный, – сам видел то побоище. И знаю яму, где их закопали: на краю Варшавы, возле холмика.
– Сможете выкопать его тело?
– Отчего же не смочь? – усмехнулся король. – Мертвые – не живые, их особо-то не стерегут. И это – всё?
– Нет, не все. Это тело надо доставить в город Херсон, слыхивали про такой?
– Где-то на Украине…
– Да, на Украине. Сможете туда доставить тело?
– А чего ж? Тут и линию фронта переходить не надо, все теперь германское. А мертвый – не живой, ему «аусвайс» не требуется. Доставим в лучшем виде, дальше-то что?
– А дальше похороните там его на лучшем городском кладбище, у самой ограды, и памятник поставьте мраморный, а на памятнике – чтобы только два слова: Афанасий Хведорук… И еще вот эта фотография. Сможете увеличить?
– Дело нехитрое.
– И венок положите побольше
– А от кого венок, надо написать?
– Да-да. Сделайте надпись: «От друзей: Юрия, Екатерины, Полины, Викентия». На затраты не скупитесь, я дам еще. – И Юрий выгреб из карманов все, что там оставалось, – золотые цепи, броши, кулоны, перстни, золотые монеты. – Этого, надеюсь, хватит?
Король даже кивать не стал: должно было хватить на гробницу для любого владетельного принца.
Лишь спрятав под трон сокровища, король смог наконец проговорить:
– Видно, большим паном был этот ваш покойный пан Афанасий.
– Второго такого не было, – согласился Юрий и снова почувствовал все тот же комок в горле.
Вот теперь, кажется, все. Горбун-водитель уже заводил свой грязный «опель-кадет». Но тут король вдруг произнес:
– Позволено будет спросить у ясновельможного пана председателя?.. Что там у вас нынче произошло с этим, холеру ему в бок, паном Бубновским?
– Вы что, тоже его знаете? – ответил Васильцев вопросом на вопрос.
– Да отирается тут уже недели три. – Юрий отметил, что как раз около трех недель назад Слепченко был переведен из Витебска в Варшаву. – И вообще – какой-то скользкий, – продолжал король. – Хотел было напроситься, чтобы мы его в свою «шляхту» приняли, говорил, что сам из шляхтичей. Так оно, может, и есть, да только наша «шляхта» совсем иного рода. Ты на паперти посиди лет двадцать с протянутой рукой – тогда мы увидим, наш ты или не наш. А он что? В ресторанах поет, немчуру развлекает! Нет, ыш абарак бузык!..
– Ыш абарак бузык! Ыш абарак бузык… – зашуршала «настоящая шляхта».
– Вот-вот, – подтвердил король. – Наши бы ни за что на такое не пошли. Ну, послал я его подальше. Так он, сколько я знаю, прибился к Венцеславу, к императору, к этому песьему сыну. И теперь – по его, наверно, заданию – крутится здесь, возле нас, вынюхивает что-то, видно. Я было велел своим ребяткам его шугануть – так он пятерых наших раскидал, как детей.
– Он же вроде старик, – недоверчиво нахмурился Васильцев.
