В кармане горсть крысиного яда, можно сыпануть в его тарелку, и готово. А если учует? Или подействует не сразу? Убьет. Этот голыми руками разорвет. Каннибал проклятый. Надо ждать. Ждать более удобного случая.
Впервые в жизни я готовлю суп, не пытаясь попробовать его на соль.
От одной мысли о подобном желудок решительно протестовал, демонстрируя, что лучше наизнанку вывернется, нежели примет в себя человечину.
Приготовила, налила в тарелку, поставила на столик. Вернувшись на кухню, отрезала ломтик хлеба и взяла чистую ложку.
– Угощайтесь, – предлагаю, закончив сервировку.
Мордоворот склоняется над парующим супом, втягивает воздух.
– Пахнет хорошо, – говорит он.
«Сейчас заставит попробовать, – обреченно думаю я. – Нужно было яду крысиного насыпать».
Вместо этого он идет на кухню, берет тесак и относит его в морозильную камеру, устроенную в кладовке. По пути обратно захватывает фужер и бутылку коньяка.
Опускается в кресло. Наливает коньяк, выпивает, смакуя, и принимается есть.
Петр Евгеньевич не потребовал разделить с ним трапезу.
Впервые за все время плена я, вернувшись в камеру, опускаюсь на колени и, глотая слезы, искренне благодарю Господа.
27. Воспоминания
После того как я накормила Мордоворота супчиком из человечины, его отношение ко мне резко изменилось. Словно бы этим поступком я заставила уважать себя. Какая мерзость…
Каждую ночь меня преследуют кошмары. Я закрыта в тесной коморке. Вокруг темнота, и лишь холодные руки касаются моего лица, тычут пальцы в рот. Пытаюсь закричать, но не могу. Рот полон человеческой плоти…
Каждую ночь меня гложут сомнения. А стоил ли призрачный шанс на свободу этого?
Лишь утром, при ярком свете, на фоне шорохов и скрипов, которые всегда сопровождают бодрствующего человека, решаюсь ответить: «Да, стоит».
Страшно только, что все эти усилия могут не принести результата. Вот это действительно ужасает.
Сегодня утром, разнося завтрак, тайком сунула Нинке второй банан и подмигнула. В ответ она печально улыбнулась.
Пока большего я для подруги сделать не могу. А вот как только окажусь на свободе, попытаюсь прислать помощь по возможности быстрее. Что-то она совсем сникла. Видимо, Господин Кнут со своими утехами довел до ручки.
Сейчас его нет, отправился в Санаторий повязку менять. Краем уха слышала, как он жаловался Мордовороту, что ему восемь швов наложили.
Уйти с поста Петр Евгеньевич не может, поэтому сидим в караулке. На столе пляшет огонек свечи, рядом открытая бутылка вина и пара бокалов.
Он читает стихи из толстого сборника, затем цитирует по памяти отрывки из собственных.
Благоговейно слушаю, восторгаюсь. Иногда прикасаюсь к бокалу губами. А в голове пульсирует сожаление. Нужно было вчера сыпануть ему яда. Но здравый смысл говорит, что могло и не получиться. Кто знает, какой привкус дает крысиная отрава, вдруг он с первой ложки распознал бы мою затею? Тогда сегодня на ужин супчик из меня готовился бы. Вот так, была полна решимости, а как до дела дошло – струсила.
Отложив книгу, Мордоворот потягивается.
– Не уходи, я пройдусь – проверю.
– Хорошо, Петр Евгеньевич.
Повесив связку ключей на пояс, Мордоворот неспешно бредет вдоль решеток.
Уткнувшись подбородком в сцепленные пальцами руки, закрываю глаза.
– Заснула?
Раздавшийся рядом голос заставил подпрыгнуть.
Я не слышала, как он вернулся.
– Не заснула. Задумалась.
– О чем? – спрашивает Мордоворот, возвращая связку ключей на крючок над дверями.
– Зачем здесь все эти люди?
– Просто так.
– Просто так ничего не бывает, – возражаю я, вероятно, позволив излишнюю вольность.
– Бывает.
Сев на стул, он некоторое время задумчиво качается на нем, а затем спрашивает:
– Скажи честно, тебе интересно, какое на вкус мясо человека?
– Нет, – поспешно киваю головой.
