Прикасаюсь рукой к пуфику. Тугой, под пальцами не пружинит. Не должен скрипеть.
Сажусь.
Облегченно вытягиваю гудящие ноги, уткнувшись в дверь, и откидываю голову.
Пара-тройка часов покоя у меня есть.
Никто не решится побеспокоить сон властительной Старухи.
Желая сменить позу, поджимаю ноги.
Едва пальцы ног перестали давить на дверь, она приоткрывается.
Испуганно замираю. Оказаться в роли очередной жены Синей Бороды, сунувшей нос в запретную комнату, желания нет.
В образовавшуюся щель выглядывает корешок книги.
Заинтригованная, кошусь на Великую Екатерину – спит, похрапывая, – пальцами ноги расширяю зазор.
Что-то подталкивает изнутри, и дверь открывается шире, чем я планировала.
На книге темнеют перехваченные крест-накрест светлой полоской пачки денег.
Не удержавшись, заглядываю вовнутрь.
В полосе света видна стопка сложенных один на другой кирпичиков денег. В каждом сотня купюр. Два десятка кирпичиков в высоту и шесть в ширину. А насколько в глубину тянется этот денежный монумент – неизвестно, продолжение теряется в темноте.
Всхрапнув с присвистом, Великая Екатерина причмокивает губами и храпит дальше.
Осторожно взяв книгу за уголок, тяну на себя. Пачка долларов, словно бы нехотя, соскальзывает и мягко падает на несколько таких же, веером раскинувшихся на полу.
Дешевая амбарная книга с потрепанной обложкой и почти исчезнувшей от времени и грязи надписью: «Учет поступлений».
Быстрый взгляд на Старуху. Спит.
Раскрыв книгу, недоуменно смотрю на сделанные мелким аккуратным почерком записи.
В первом столбце идут имена, во втором – пятизначные числа, в третьем – часть человеческого тела, преимущественно внутренние органы, в четвертом – дата.
– Сколько же вы… – задохнувшись от ярости, в остервенении листаю тетрадь. Здесь сотни имен, если не тысячи.
Первая дата – 13 марта 1995 года, последняя – вчерашняя, в строке с именем Нина и суммой в 55 000.
Страхи враз подтвердились. Нинки больше нет в живых.
Осмысление творящихся в стенах этого подземелья ужасов приходит мгновенно, словно вспышка озарения.
Ноги подкашиваются, я сползаю по стенке, не в силах оторвать взгляд от ровных рядков смертельных приговоров. Имя, цена, за которую храпящая рядом тварь со своей сворой приговаривала людей к смерти, донорский орган, ради которого неизвестные платили деньги, и дата. Дата смерти человека, от которого осталось только имя в потрепанной тетрадке. Даже такому профану, как я, ясно, что это не меню, пускай даже для кафе каннибалов. Здесь подпольный рынок органов для пересадки.
Я смирилась с постоянной болью, со страхом и отчаянием, но потеря подруги и масштабы деятельности этой бесчеловечной своры ужасают.
Ярость десятибалльным шквалом сметает казавшийся незыблемым монумент страха.
Даже дневник, со всей его непосредственной жестокостью, не произвел такого впечатления, как эти математически скупые таблицы учета проданных на органы людей.
Двадцать лет, двадцать с лишним лет эти нелюди в человеческом обличии похищают людей и продают их на органы! А до этого торговали пирожками с человечиной.
Поднявшись, двигаюсь, словно на автомате.
Открыв верхний ящик тумбочки, беру наручники. На надзирательской половине подобное добро в каждой комнате в изобилии водится.
Подхожу к Старухе, стараясь не смотреть в безмятежное лицо бесчеловечной торговки человеческими жизнями, боясь, что ярость во взгляде обожжет даже сквозь сон.
Наручники с трудом, но все же замыкаются на запястье.
Великая Екатерина ворочается, недовольно кривя губы.
Потянувшись, хватаю за вторую руку и, подтянув, защелкиваю второй браслет.
Замычав, старуха пытается перевернуться на бок.
Размахнувшись, я со всей силы залепляю пощечину.
Ладонь обжигает, по костям пробегает ток.
Великая Екатерина, хрюкнув, громко выпускает газы и распахивает глаза.
Постепенно ее взгляд обретает осмысленность.
