Продемонстрировав наиболее выдающиеся, на его взгляд, панцири, Вольдемар сваливает их обратно в коробку.
– Убери на место, – велит парень, величественно махнув рукой.
Встав на цыпочки, пытаюсь всунуть переполненный коробок на верхнюю полку, поверх ящика из-под акварельных красок. Раны пронзает боль. Только бы не открылись.
– Еще немного, – поощряет Вольдемар, не отводя взгляда от напрягшихся ягодиц.
Уголок коробки задевает возвышающуюся рядом стопку глянцевых журналов. Несколько штук начинают скользить к краю.
Поняв, что не смогу остановить падение, рывком заталкиваю коробку и… в это время журналы, блестя пестрыми обложками, падают вниз.
– Ой! – пытаюсь подхватить их. Но уже в следующий миг с криком ужаса отшатываюсь и, упав на задницу, продолжаю пятиться.
Лежавшая на журналах у самой стенки, и поэтому остававшаяся ранее не замеченной, кисть женской руки с ярко-красными ногтями и изящным золотым колечком с красным же камушком упала поверх рассыпавшихся веером журналов.
– Ты чего это… орешь? – недоуменно спрашивает Вольдемар, в ноги которого я уперлась. И тут же дико хохочет, прихлопывая в ладоши и взвизгивая при каждом приступе смеха.
Отойдя от первоначального потрясения, поднимаюсь на ноги.
– Испугалась… ха-ха… испугалась… резиновой…
– Она ненастоящая? – соображаю я.
– Сам… хи-хи… сделал. Туристов пугать. Ха-ха… Туристиха.
Не выпустив наружу мнение об умственных способностях Вольдемара, пинаю руку ногой. Пружинит. Муляж. Взяв кисть двумя пальцами, засовываю на ближайшее свободное место и собираю журналы. Иллюстрированные репродукциями картин каталоги музеев мира, обзоры новинок игрового мира, что-то под грифом «ХХХ».
Отсмеявшись, Вольдемар протискивается в каморку, припечатав меня грудью к полкам.
Сердце сжимается от дурного предчувствия. Желудок скручивает.
Зная, на что придется пойти ради шанса освободиться, и даже будучи морально почти готовой к этому, тем не менее ощущаю приступ паники. Руки непроизвольно тянутся за спину в безнадежной попытке закрыться…
Вольдемар хватает с одной из полок коробку из-под обуви и подается назад.
Сглотнув, оборачиваюсь.
– Знаешь, что я положил сюда? Знаешь?
Парень стоит в трех шагах с открытым коробком в руках.
– Не знаю.
– Смотри! – восторженно орет он, брызжа слюной.
Из коробки показалась голова. Мужская. Заканчивающаяся, или, правильнее сказать, начинающаяся, окровавленным обрубком шеи.
Понимая, что это муляж, я не сдерживаю дрожи. Очень натуралистично. Выпученные глаза, подернутые матовой пеленой смерти, искривленные в предсмертной гримасе губы. Прикушенный желтоватыми зубами кончик синего языка. Стриженные «под ежик» русые волосы. Серьга в виде крестика в правом ухе…
Не успев подумать: «А хочу ли я знать ответ?» – спрашиваю:
– Ты делал ее с натуры?
Старухин сынок хитро улыбается и молчит.
– Если не хочешь говорить…
– Нравится?
– Жутко, Вольдемар, жутко. Очень искусно сделано. Ты сам делал?
– Сам, – кивает парень. И неожиданно предлагает: – А знаешь что?
– Ч-что? – От недобрых предчувствий сводит горло.
– Я дарю его тебе.
– Спасибо, – отвечаю я, не решаясь прикоснуться к протянутой голове.
– Можешь взять в свою комнату.
– Спасибо. Она будет мне напоминать о тебе, – совершенно искренне шепчу я. И холодею. Но парень не заметил двусмысленности.
– Я подарил тебе голову, – отчего-то краснеет Вольдемар.
– Да. Ты такой добрый.
– А ты не… может…
– Что?
