– Я… это… – мнется он, теребя галстук-бабочку. – Подумал, что…
– Что? – Возникшая догадка о том, что пытается сказать парень, крепнет с каждой секундой. И вместе с этим на груди растет ледяной ком, промораживая чувства. Мысли отстраняются, я начинаю думать о происходящем, словно со стороны.
– Ну…
– Смелее, Вольдемар, – поощряю я, внутренне содрогаясь. Это так омерзительно. Но я хочу жить. Очень сильно хочу.
– Может, мы это… сделаем это?
– Сейчас?
– Ну…
– Давай. – В ушах гул, словно я сделала шаг с перил моста, навстречу несется мелководная горная река, сплошь покрытая бурунами, обозначающими выступающие из воды острые камни. Они все ближе. И лишь тугая хватка веревки на щиколотках напоминает, что рывок будет раньше. И ужас падения сменится восторгом от осознания: «Жизнь – она прекрасна». Но в настоящий момент ты летишь, цепенея от ужаса, как за соломинку, хватаясь за надежду.
– Правда?
– Я тоже этого хочу. – Желание в моем исполнении больше напоминает судороги висельника, но Вольдемар так погружен во внутренний мир, что мелкие нюансы его не интересуют.
Присев на краешек кровати, я протягиваю к нему руки:
– Обними меня.
Надеясь, это будет быстро.
– А можно я… мне хочется так… ну, как тогда.
– Конечно, Вольдемар.
– Закрой глаза, – приказывает парень.
Повинуюсь.
Сердце колотится так, словно намерено пробить дорогу наружу из грудной клетки. Наполняющая рот слюна горчит от желчи.
Тело деревенеет в предчувствии жадных, бесцеремонных прикосновений, грубого проникновения.
Заведя руки за спину, Вольдемар связывает их. Не зажившая полностью спина отзывается болью.
На мой визг парень отвечает хриплым стоном:
– Да-да…
Приоткрыв глаза, из-под ресниц наблюдаю за тем, как парень достает из-под подушки шарф. Приготовился заранее?
Шерсть неприятно щекочет уши, когда Вольдемар завязывает глаза.
Его рука скользит по груди, мнет сосок. Тот, которому досталось от плети Господина Кнута. Словно раскаленных углей под кожу насовали.
– Еще, – прошу я. Его прикосновения напоминают скорее пальпацию доктора или флегматичную работу доярки, но никак не ласку. Это и к лучшему.
Шелестит открываемая молния. Запах немытого тела усиливается.
Невольно сглатываю. Желудок предательски толкает содержимое вверх по пищеводу.
Что-то горячее трется о щеку.
– О… – продолжение фразы глушит ворвавшееся сквозь приоткрытые губы горячее тело.
Пальцы с силой впиваются в волосы, дергают их.
Рывок, толчок…
Сглотнув, с трудом сдерживаю рвотный позыв.
Разжав пальцы, Вольдемар опускается на кровать.
– Можешь идти в камеру.
– Я провожу ее, – раздается голос из дверей.
Кровь огненной волной приливает к лицу: «Боже мой, какой стыд!»
С трудом поднявшись, пытаюсь освободить руки. Пальцы дрожат.
– Чего встала?
– Руки.
Наконец удается ослабить узел, и веревка падает на пол. Срываю шарф.
В дверях стоит плешивый Призрак.
– Бери халат и пошли, – приказывает он.
– Голову не забудь, – бросает Екатеринин сынок, блаженно потягиваясь.
