– Смотри, оно опять, – сказал Генри.
Деревья по краям начали рябить, словно через них катилась волна энергии.
– Что это такое? – прошептал Генри.
– Не знаю, – отозвалась Лин.
От страха у нее почти перехватило дыхание. Откуда-то приплыли слова Вай-Мэй:
Свет гас, словно сам сон собирался на боковую. Зато в тоннеле проснулось зловещее ворчание, от которого у Лин мурашки побежали по спине.
– Я хочу знать, что там, внутри, – сказала она вопреки всем дурным предчувствиям. – Я должна узнать!
– Мы просто вернемся той же дорогой, – согласился Генри.
Он предложил ей руку, Лин приняла ее, и вместе они шагнули через порог в ждущую за ним тьму.
– Почему тут так холодно? – шепнула Лин, дрожа; дыхание вырывалось изо рта пушистыми облачками.
– Не знаю, – ответил Генри, у которого слегка стучали зубы.
Чем-то этот тоннель походил на могилу, словно они с Лин без спросу забрались в чей-то склеп. Признаться, Генри испытал огромное облегчение, когда впереди забрезжила станция.
– Смотри, уже недалеко, – он показал на дальний круг золотого света. – Видишь? От второй звезды направо и потом прямо, до самого утра.
– Это что еще за бред? – осведомилась Лин.
– «Питер Пэн», – объяснил Генри.
– Лучше просто иди.
Она споткнулась обо что-то во тьме, присела на корточки посмотреть, но тут старые кирпичи на стенах тоннеля замерцали и разгорелись зеленоватым светом, как разогревающаяся ртутная лампа.
– Лин! – позвал Генри, и та бросила свою находку, что бы это ни было, и подошла к нему.
Вместе они уставились на светящиеся кирпичи. Что-то творилось у тех внутри, будто в каждом показывали маленькое кино.
– Тут где-то есть кинопроектор? – Генри оглянулся, но ничего не обнаружил; свет исходил явно из самой стены.
А в светящихся кирпичах разыгрывались всевозможные истории: вот маленькая девочка пьет чай со своими родителями… вот солдат хохочет за столом, где расселись его друзья… вот какой-то мужчина машет восторженной толпе.
– Что это такое? – спросила Лин.
Генри переходил от одного кирпича к другому, потом к следующему, изучая живые картинки.
– Я думаю… думаю, это чужие сны.
Генри отступил на шаг, чтобы обозреть всю стену. Она тянулась вверх и вверх, насколько хватало взгляда – сияющие экранчики снов. Отсюда картинки напоминали ему электрическую схему какого-то гигантского механизма… словно эти обрывки жизней питали энергией весь мир сновидений – и станцию, и поезд, и луизианское болото, и лес, и деревню, где каждую ночь Лин и Генри играли, теша потаенные желания своего сердца. А сейчас то там, то сям кирпичик гас, словно вся энергия в нем кончилась. Словно эти сны уже перегорели, умерли, и их нужно было срочно заменить новыми – машине нужно больше батареек.
Что-то привлекло внимание Лин, и она наклонилась к кирпичику поближе, чтобы рассмотреть. Глаза у нее широко раскрылись, она повернулась к Генри и поманила его к себе.
– Ты это видишь?
– Что?
– Ее.
Облачко сорвалось у Лин с губ и растаяло в воздухе.
Генри придвинулся к стене вплотную. В углу мерцающей картинки стояла женщина под вуалью и смотрела на сон. Она переходила из кирпича в кирпич, из видения и видение, словно ночной сторож, присматривающий, чтобы фабрика работала как надо. Один кирпич вдруг зарябил, словно в кинопленке на этом месте была склейка, и в замельтешивших у них перед глазами обрывках тьмы Лин и Генри разглядели кошмарный перевертыш чьего-то счастливого сна. В нем человек бежал, спасаясь от стаи жутких тварей, по тоннелям подземки.
– Голодные духи, – пробормотала Лин, глядя на Генри полными ужаса глазами.
Внезапно все кирпичи загорелись одновременно и все показали одну и ту же картинку: женщина под вуалью вбегает в тоннель, перепуганная, c окровавленным ножом в руке, и забирается в заброшенный вагон поезда. Потом стало темно.
Пронзительный, чудовищный вопль проткнул тоннельный мрак.
– Что это… – закончить Лин не смогла.
Там, где они вошли, появилась фигура – темный силуэт в длинном платье – и двинулась к ним.
