невольно приходилось держать язык на привязи, чтобы у их спутника не возникло ненужных вопросов.
— Я бывал в этом городишке в середине 90-х, еще с родителями, — продолжил свою мысль Дружинин, — и уже тогда заметил, что это не Рио-де- Жанейро. Но, оказывается, в наши времена это надо было считать вполне приличным. А сейчас! Какая грязь! Какое убожество!
Как ни старался капитан сдержать свой баритон, последние слова все же достигли слуха Михаила Машникова.
— Да, совершенно с вами согласен! — произнес он, оглядывая взбирающиеся в гору улочки. — Как видно, здесь мы не сможем остановиться. Но что же делать? Не ночевать же в открытом поле! К тому же с нами Екатерина Дмитриевна… Мы еще можем прикорнуть на земле, но для дамы это невозможно! А ведь я предупреждал господина статского советника, что лучше ему оставить жену в Петербурге, в крайнем случае, в Киеве…
— Прекратите ныть, поручик! — властно оборвала его «дама». — Если придется ночевать в поле, я перенесу это так же легко, как и вы. Однако есть и другой выход. Здесь неподалеку, я знаю, имеются два селения: Теберти и Пычки. Лучше отправиться во второе, потому что оно лежит несколько в стороне от дороги, ведущей на фронт, и потому может оказаться свободным от постоя.
— А ведь верно! — воскликнул Машников. — Я тоже слышал от знакомого офицера о татарских селах неподалеку от Бахчисарая, но, признаться, как- то о них забыл. Какие, однако, у вас обширные познания, госпожа Углова!
— Вот видите, а вы меня хотели в Киеве оставить, как ненужный груз! — усмехнулась Катя.
В Пычки сыщики прибыли уже ночью. Это оказалось даже не село, а маленькая деревня, в которой едва насчитывалось полтора десятка домов. Однако военных здесь не было, и путешественники, после некоторых затруднений, сняли на ночлег два дома. При этом Катя вновь удивила поручика, показав знание татарского языка, на котором изъяснялись местные жители, — ни один не говорил по-русски.
Наутро стали решать, в каком составе ехать в полк. Тут уж мнение поручика о нежелательности присутствия на фронте дамы возобладало, и Катю было решено оставить в деревне. С ней должен был остаться и Дружинин. Углов и Машников вдвоем сели в бричку и покатили к Севастополю.
12-я дивизия, в которой служил солдат Бердыев, располагалась неподалеку от селения Старые Шули; здесь, в селе, находился штаб генерала Реада. Однако Машников советовал обратиться не к генералу, а непосредственно к командиру полка.
— Я еще в Петербурге навел справки о генерале, — объяснил он. — Мне рассказали, что господин Реад — человек решительный и крайне возбудимый. Иметь с ним дело трудно. Давайте обратимся лучше к командиру полка полковнику Кузнецову. О нем говорят как о человеке рассудительном.
Углов согласился с напарником. В селе сыщики узнали, что штаб Одесского полка стоит в лощине недалеко от села. Туда они и направились. Быстро разыскали командирскую палатку. Однако в ней полковника Кузнецова не оказалось.
— Так господин полковник на учениях, — объяснил им дежурный унтер-офицер; сидя возле палатки за колченогим столом, он заполнял какие-то бумаги. — Второй батальон рассыпному строю обучает. Вы вон туда, за сопку, пройдите, там его и увидите. Правда, я сомневаюсь, что полковник будет с вами разговаривать — уж больно занят.
Когда они отошли от палатки, Машников сердито сказал:
— Вы видели. Как себя ведет этот унтер? Он даже не встал! И какой дерзкий язык! «Я сомневаюсь… Он занят…»
— А мне показалось, что этот человек все говорил правильно, — возразил Углов. — И дорогу нам показал…
— Попомните мои слова: дерзость и самоволие нижних чинов — первый признак разложения государства! — твердо изрек поручик. — Когда нижние чины начинают рассуждать, государственный корабль дает течь!
Разговаривая таким образом, сыщики обогнули сопку, и перед ними предстала красочная картина. Рота солдат в запыленных мундирах, с ружьями наперевес, перебегала открытое пространство между сопками. На ходу солдаты иногда опускались на одно колено, целились, имитируя выстрел, и вновь устремлялись вперед. Впереди, куда они бежали, стоял среднего роста человек в офицерском мундире с жестяным рупором в руке. Пользуясь этим средством звукоусиления, он отдавал команды:
— Ровнее, ровнее держитесь! Ты, чернявый, куда вылез? Тебя что, с письмом к англичанам послали, что ли? Держать строй! А вы, на правом фланге, чего в кучу сбились? Два шага, три шага вправо! И быстрей, быстрей! Вы что там, грибы, что ли, ищете? В бою не грибы — пули вражеские найдете!
— Вон это, наверно, полковник Кузнецов и есть, — заключил Машников. — Сейчас получим у него разрешение — и вперед. Может, и наш Ахмет здесь. Сразу и переговорим. А потребуется — увезем с собой в Бахчисарай.
Сыщики быстрым шагом, почти бегом достигли места, где стоял полковник. И как раз вовремя — уже новая рота готова была приступить к учениям. Увидев подходивших людей, полковник опустил рупор и спросил:
— Вы ко мне?
— Совершенно верно, — отвечал Машников. — Я — поручик Машников, а это — статский советник Углов. Мы прибыли из Санкт-Петербурга по именному повелению военного министра князя Долгорукова, с тем чтобы допросить одного рядового вашего полка.
— Да, вот записка министра, — прибавил Углов, доставая бумагу.
Однако полковник не спешил ее брать.
— Вы так и не сказали, из какого вы ведомства, — произнес он. — И зачем вам нужен мой солдат!
