далеким. Ладони заледенели от страха.
Мужчина прыгнул с проворством, неожиданным для такой глыбы мышц. Он вскочил на оглоблю, оттолкнулся, скакнул к Чуде, встал над ней — а потом нагнулся и ухватил за шиворот.
Через секунду она лежала в грязи, пытаясь сосредоточиться. Ключицы, спина и челюсть пылали болью от удара оземь. Мужчина соскочил, рывком поставил Чуду на ноги.
— Ну, теперь ты уж точно увидишь гребаных драконов, — сообщил он, свирепо ухмыляясь.
Когда он потащил ее прочь из лагеря — к Пасти преисподней, Чуда обернулась и глянула на Каттака. Шестеро стражников в черном вытащили из-за спины арбалеты, и Каттак сидел очень тихо, подняв руки.
— Торговка, мать моя женщина! — пробормотал мужчина, волоча спотыкающуюся Чуду. — Шпионка ты! И я с удовольствием погляжу на все, что с тобой учинит Консорциум.
75. Нетерпение
Тем временем в лагере пророка Фиркину надоело быть на побегушках у Балура. Ящер приказывал: сделай то и се — Фиркин делал, потому что не хотел ящеровых лап на своей глотке. Балур приказывал: скажи то и это — Фиркин говорил.
И никакого удовольствия от исполнения миссии голоса несуществующего пророка.
В другое время и в другом месте Фиркину, возможно, и понравилось бы общество Балура. У того были правильные жизненные приоритеты: подраться, напиться и женщины. Фиркин, вероятно, разместил бы их не в таком порядке, но по главенству среди прочих — да, эти три первейшие. Балур — не то что остальные. Билл только и думает, чтобы все делалось хорошо и правильно, а сам по уши залез в штаны Летти. Чуда постоянно мучается и сомневается, а еще хочет изучать всякое дерьмо. А какой толк? Оно только занимает место в голове, где чудно разместились бы круглые черненькие вихорьки, какие лезут в голову после пива. Летти… С ней было бы весело, не думай она только про Билла да про свои штаны.
Да все это дело — кромешный стыд. За спиной — войско, впереди несут драконью голову, за полем — еще одно войско, которое нужно атаковать. Нужно же быть в первых рядах, проповедуя, вопя, молясь о том, чтобы скорее пролилась кровь. Оно было бы, мать их, прекрасно!
Но ведь нет. Билл сказал Балуру, а Балур сказал Фиркину — закрыть рот и не рыпаться. Сидеть тихо, изображать благопристойного святошу. Но если бы Фиркин знал, что придется вести себя благопристойно, он никогда не сделался бы святошей! А кто такой Билл? Он же сказал, что не пророк. А потом — что пророк. Или что он не был, а потом стал. Совсем тут ничего не понятно.
Перспективу туманил бродящий в голове хмель. Но Фиркин твердо знал, что хочет большой драки. А ее нет!
Но Балур — он ящер разумный. Богобоязненный. Может, если голос пророка шепнет ему пророческое слово, то…
Ящер стоял на тавматургической повозке, временами бил себя в грудь и поворачивался, чтобы показаться толпе с лучшей стороны.
Фиркин решил провернуть дело мягко и деликатно. Не надо злить ящера. Он, вообще говоря, тварь значительных размеров.
— Ты! У тебя яиц совсем нет, — сообщил ящеру Фиркин.
Балур посмотрел на него сверху вниз. Фиркин постарался сосредоточиться.
— Здоровенная ящерица такая, — икнув, заметил Фиркин. — Здоровенные кулаки и все такое.
Старик неопределенно махнул рукой, потеряв логическую нить, икнул снова.
— И где твои кулаки?
— Они суть будут сейчас на твоей глотке, — пообещал Балур.
— Да они в твоей заднице! — провозгласил Фиркин, будто не расслышав предыдущей реплики. — И это потому, что малыш Билл приказал тебе держать их там. Он взял твою… в общем, женщину, твою малышку Летти, а потом приказал тебе сунуть руки в задницу, и ты сунул.
— Ты лучше придержи язык, — прорычал ящер. — Я суть убивал святош раньше.
— Давай! — прошипел Фиркин. — По крайней мере, это будет лучше…
Он снова потерял нить разговора, отчаянно напрягся, отыскивая, затем ухватил скользкую сволочь обеими руками.
— Лучше, чем видеть, как ты трясешься здесь, точно павлин без хрена.
Фиркин подумал, что удар получился мощный. Умно! Фиркин восхищался собой еще полсекунды.
Потом весь его мир заслонил кулак Балура.
